Контакт

Ей было известно, что люди великолепно подмечают тонкие различия в упорядоченных сигналах и еще лучше придумывают их, если порядок полностью отсутствует. Всегда найдется такая последовательность импульсов, и какой-нибудь случайный всплеск помех на мгновение создаст впечатление синкопированного ритма, коротенького обрывка мелодии. Она включила сигналы с двух радиотелескопов, наведенных на известные внутригалактические источники, и, пробегая частотные диапазоны, слышала вечное глиссандо {Глиссандо – особый прием извлечения звука скольжением вдоль струны инструментаю} – «свист», рождающийся при рассеянии радиоволн на электронах в разреженном газе между радиоисточником и Землей. И чем ярче выражено глиссандо, тем больше электронов встретилось радиолучам на пути, тем дальше находится от Земли их источник. Она проделывала эту операцию так часто, что уже умела – просто по слуху с первого раза – точно оценить расстояние. На этот раз, по ее мнению, источник находился в тысяче световых лет от нашей планеты, далеко за пределами окрестностей Солнца, но все еще внутри великой галактики Млечного Пути.

Элли вернулась к методике прослушивания неба, принятой в «Аргусе». И вновь в сигналах не обнаруживалось упорядоченности. Как музыкант ловит отзвуки мелодий в отголосках дальней грозы, так и ей попадались случайные упорядоченные обрывки сигнала; они преследовали ее, с такой настойчивостью протискивались в память, что иногда приходилось возвращаться к конкретным записям, чтобы проверить, действительно ли ее разум и впрямь сумел уловить то важное, что пропустили компьютеры.

Всю жизнь Элли дружила со снами. Она видела цветные сны, необычайно подробные и четкие. Например, могла увидеть лицо отца, заглянуть под заднюю крышку старого радиоприемника – во сне ей открывались любые подробности. Она всегда могла припомнить любой сон в самых мелких деталях, если не нервничала, как перед устным экзаменом на степень доктора философии или перед разрывом с Джесси. Но теперь Элли все реже могла припомнить увиденное во сне. К собственному огорчению, ей начали сниться звуки, как это бывает с теми, кто слеп от рождения. Где-нибудь под утро ее подсознание начинало выводить какую-нибудь музыкальную тему, мотив, который она никогда не слышала. Она просыпалась, брала ручку, которую теперь специально держала рядом с кроватью, рисовала нотную строку и наносила звуки на бумагу. Вечерами она иногда проигрывала записи и вспоминала, откуда доносились эти обрывки – из Змееносца или Козерога. К сожалению, ей пришлось признать, что ее психику одолевают призраки электронов и дырок, населяющие приемники и усилители, а еще – заряженных частиц и магнитных полей, пронизывающих холодный разреженный газ, посреди которого мерцают далекие звезды.

Звучала только одна тема, высокая и пронзительная, которая все повторялась и повторялась. Элли узнала ее не сразу. И поняла, что не слышала ее уже лет тридцать. Металлический шкив на бельевой веревке принимался жаловаться именно таким образом, когда мать тянула веревку к себе, чтобы под солнечными лучами оказалась очередная рубаха. Малышкой она любила наблюдать, как марширует по веревке армия прищепок, а когда никто не видел, обожала зарываться лицом в свежевысохшие простыни. Сладкая свежесть очаровывала. Если бы вдохнуть ее снова хоть раз! Она вспомнила, как однажды, заливаясь смехом, удирала от простыней, и мать одним грациозным движением подбросила ее кверху, казалось, к самому небу, а потом несла на руках, словно крохотную стопку отглаженного белья, которое укладывали в ящики шкафа, стоявшего в родительской спальне.

– Доктор Эрроуэй? Доктор Эрроуэй? – инженер глядел сверху на подрагивающие веки и мерно вздымающуюся грудь. Она дважды мигнула, сняла наушники и со слегка виноватым видом улыбнулась ему – случалось, что ее окликали и погромче: за космическим радиошумом в наушниках ничего не было слышно. И тогда Элли тоже кричала в ответ, чтобы не снимать наушники для недолгого разговора. Когда она оказывалась достаточно занятой, любой случайный и вполне дружеский обмен любезностями показался бы непосвященному резкой и гневной перебранкой, неизвестно почему разразившейся где-то посреди просторного помещения радиотелескопа. Но в этот раз она просто ответила:

– Извини, я, кажется, задремала.

– На проводе мистер Драмлин! Он в конторе у Джека… утверждает, что ему назначена встреча.

– Боже мой, я совсем забыла.