Контакт

«Моя милая Элли! Теперь, когда меня нет на свете, я надеюсь, что ты сумеешь простить меня. Я понимаю, что виновата перед тобой, и не только перед тобой. И могу себе представить, как ты меня возненавидишь, когда я все расскажу тебе. Я знаю, как ты любила Теда Эрроуэя, и хочу, чтобы ты знала — я очень любила его. Люблю до сих пор. Но он не был твоим отцом, твой настоящий отец — Джон Стогтон. Я сделала очень скверную вещь. Не следовало бы, и я проявила слабость. Но если бы сложилось иначе, тебя не было бы на свете, поэтому постарайся сохранить обо мне добрую память. Тед знал обо всем, и он простил меня, но мы решили, что ты не должна знать об этом. Сейчас я гляжу в окно и вижу тебя во дворе. Ты сидишь, думаешь о звездах и о прочих вещах, которых я никогда не пойму, и я так горжусь тобой. Тебе всегда нужна правда, и поэтому будет справедливо, если ты будешь знать правду о себе. О своем истоке, я имею в виду. Если Джон еще жив, это письмо тебе передаст он. Я уверена, он сделает это. Он лучше, чем это тебе кажется, Элли. Мне повезло, что я вновь обрела его. Может быть, ты и ненавидишь его потому, что в глубине души чувствуешь правду. Но на самом деле причина твоей ненависти только в том, что он не Теодор Эрроуэй. Я знаю это. Ты все сидишь, даже не пошевелилась, пока я пишу это письмо. Ты думаешь. И я молю Бога, чтобы ты всегда находила то, чего ищешь. Прости меня. Я всего лишь человек.

С любовью, Мама».

Элли поглотила письмо залпом и снова перечитала его. Она едва могла дышать. Ладони ее взмокли. Узурпатор оказался отцом. Почти всю свою жизнь, не зная того, она отвергала родного отца. И какую же силу характера проявил он во время всех ее девичьих вспышек, когда она корила его только за то, что не он ее отец… и потому не имеет права учить ее. Телефакс звякнул дважды. Ей следовало нажать кнопку, подтверждающую прием. Но у нее не было сил на это. Пусть подождет. Она думала обо всех: об от… Теодоре Эрроуэе, Джоне Стогтоне и своей матери. Они стольким пожертвовали ради нее, а она в слепом эгоизме и не думала замечать. Ей захотелось, чтобы Палмер скорее оказался рядом. Телефакс вновь звякнул, каретка осторожно пошевелилась. Она запрограммировала печать так, чтобы компьютер проявил настойчивость, даже настырность, если в «пи» что-нибудь обнаружится. Но теперь она была так занята — перестраивались сами основы ее внутренней жизни. Должно быть, мать сидела тогда за столом в большой спальне, что на втором этаже, и, обдумывая фразы, глядела в окно на пятнадцатилетнюю Элли, неуклюжую, возмущенную и обиженную. Мать подарила ей и кое-что еще. Письмо обратило Элли вспять, к себе, какой она была так давно. С тех пор ей было чему научиться. Над столом, на котором трещал телефакс, висело зеркало. В нем она увидела женщину, не молодую, не старую, теперь уже не дочь, но и не мать. Они были правы, не доверив ей правды. Она еще не стала по-настоящему взрослой — не могла принять и тем более понять этот сигнал. Всю свою карьеру она потратила на то, чтобы связаться с невероятно далекими и чуждыми ей созданиями, и ухитрилась так и не войти в контакт с кем-нибудь в своей собственной жизни. Занятая борьбой с мифами, с верой, жившей в душах других людей, она проглядела ложь в собственном сердце. Всю свою жизнь она изучала Вселенную, не заметив простейшего: эти немыслимые просторы одна только любовь может сделать пригодными для мелочи вроде нас.