Контакт первой степени тяжести

– Смотри, смотри! – Власов припал к иллюминатору. – Разрезали палатку, разбежались и исчезли! О-о-о!..О-о-о! Как это мне знакомо!..Такое ж дело – в точности, – было у меня… В самом начале восьмидесятых… Восемь человек… И даже где-то здесь, в этих местах же… И ничего! И разумеется, с концами… Конечно, дело я закрыл… Ты видишь? А? На что же это похоже?

Калачев задумчиво покачал головой.

– На нашу жизнь похоже. На земную, – ответил он, помолчав. – Явились двое – непонятно откуда, просто появились. Потом сошлись, утоптали площадку, поставили палатку, развели костер… О чем-то говорили. О важном для них. А потом исчезли – ушли по отдельности. Ушли! Исчезли. Куда?…Туда же, может быть, откуда до того пришли? А?

– Ты снова философствуешь! – Власов повернулся к летчику. – Вы можете сесть в сторонке? Чтобы улик винтом не разметать? А то заметете следы нам все к едрене фене.

Летчик с сомнением хмыкнул:

– Глубокий снег…

– Да ты же местный, постарайся!

– Я стараюсь, – кивнул летчик, сажая вертолет метрах в ста пятидесяти от костра и палатки. – Я всю жизнь только то и делаю, что изо всех сил стараюсь… Толку-то только… Вот тут вроде бы наст потоньше…

* * *

– Смотри, смотри, – здесь доллары жгли, валюту! О, Боже мой, Иван Петрович, да здесь же десятки миллионов долларов сожгли!..Зачем?!..Кто?!..Почему?! Ты понимаешь что-нибудь хоть?

– Понимаю, – вздохнув, ответил Калачев. – К сожалению, я все понимаю, пожалуй.

– К сожалению?

– Да. Как в Писании сказано: «От многих знаний много и скорби, и умножающий мудрость умножает печаль… »

– Рад за тебя, – язвительно, с недоверием в голосе, хмыкнул Власов. – Такой ты начитанный! И все понимаешь! Так… Так… Мы тоже не щи лаптями хлебаем… А это что? Осколки! Осколки хрусталя… Бокалов…

– Шампанское, наверно, пили, а бокалы – били, – довольно равнодушно, невыразительным тоном откомментировал находку Калачев.

– Да, – с издевкой в голосе согласился Власов. – Сюда вот прилетел Белов, хватил шампанского – ну, со своей-то кралей – с хером в манто – сжег пару сотен миллионов долларов – погреться им, видишь ли, захотелось – и отвалил, отклеился от следов и – в воздух – полетел себе куда-то – восвояси…

– Я думаю, ты прав, Владислав Львович, – кивнул Калачев, гладя собаку. – Похоже, именно так и было на самом деле.

– Понятно, как же! Дураком меня желаешь выставить? И в результате подставить? Ага! Не попадусь я, ты на это не рассчитывай. Не так-то я прост, как снаружи, может быть, выгляжу. Я наблюдательный черт, глаз наметан: вон, посмотри, осколки – бокалов, сейчас скажу тебе, постой секундочку… восемь-девять штук бокалов здесь было…

– Я думаю, что девять. Или шесть. Или двенадцать. Но кратно трем, – заметил Калачев.

– Надо собрать осколки, остатки обгорелых долларов… На экспертизу…

– Зачем? – пожал плечами Калачев.

Ему было скучно. Он понимал все и без экспертизы.

– Ну, как же так? По обрывку можно восстановить серию купюр, номера. – Власов нагнулся, осторожно раскладывая по пакетикам не догоревшие доллары, осколки хрусталя. – По номерам можно отследить путь денег – непонятно? Когда ввезены были, кем, кому и за что выплачены… Это многое прояснит, многое! Эти же деньги Белов, возможно, получил за проданные на Запад картины Тренихина, а потом, опасаясь преследования или мучаясь угрызениями совести, решил от них таким вот образом избавиться… Ты этим не шути.

– Приехать сюда, чтобы сжечь? – ухмыльнулся Иван Петрович, грея нос в воротнике своей синтетической, на рыбьем пуху, куртке.

– А что такого? Они ему руки жгли, – он и решил сжечь их – как бы в отместку: вы мне руки жжете, а я вас сожгу!

– Правдоподобно… Жизненно, – кивнул Калачев и чихнул.

– Будь здоров!

– Спасибо…Слушай, Владислав Львович, пошли назад к вертолету. Совсем я придубел.

– Ага! Все. Я собрал образцы. А сфотографировать лучше с воздуха: захватим всю картину разом…

Они повернулись, пошли назад к вертолету.

– А интересно – кто ж палаточку разрезал, а? – глядя на вертолет, спросил Власов. – Ее бы тоже следовало прихватить, но что-то и я подзамерз… Людей пришлем за ней потом. А то совсем руки окоченели… Ну, надо ж вот: полосанули изнутри! Опять, блин, изнутри – ну точно, как тогда!

Власов шел к вертолету, стараясь попадать в их же собственные следы – оставленные ими полчаса назад, и снова – как и по дороге туда, от вертолета к кострищу, – Власов вроде бы невзначай вынудил Калачева идти не впереди него, Власова, возглавлявшего шествие, а следуя за ним, за Власовым, идти вторым, причем точно по его следам – след в след. Подобных фокусов у Владислава Львовича была полна копилка, и они выскакивали из него совершенно автоматически, срабатывая бессознательно и надежно, как сокращения прямой кишки у обжористого младенца.

Калачеву оставалось либо идти за ним, глядя себе под ноги и Власову в спину, либо ломиться самостоятельно, рядом, параллельным курсом по целине. Он выбрал второе, исходя более всего из того, что разговаривать, глядя в затылок собеседнику, неудобно, да и не совсем прилично.