— Писать бы вам пародии. Только вот не врублюсь, откуда все это узнали: что с транспортом постоянно нелады, и что Андреева изобретательна, что остроумничает по поводу искусственной линьки кур?
— Да ведь у вас же есть намеки на это и довольно точное описание птицефермы. Осталось лишь представить картину и сделать вывод.
— Как хоть зовут вас?
— Колян.
— Как-то странно.
— А вы привыкли ко всему не странному? Скажем прямо, стандартному? Взгляните на свою квартиру.
— Квартира как квартира. Вам что, не нравится?
— Я не вижу в ней вас.
— То есть?
— Вас, с вашими пристрастиями, вкусом, привязанностями, с вашей личностью. Таких безликих квартир сколько угодно.
— Бросьте, — нахмурилась она. — Перевидала я на своем веку так называемые оригинальные квартиры с коллекциями лаптей и старинных самоваров. Как же, впечатляюще!
— У вас есть масляные краски? Кисточки?
— Это еще зачем?
— Есть?
— Не думаете ли разрисовать стены и полы?
— Потолок.
— Что?!
— На потолке хорошо бы что-нибудь изобразить. Вам никогда не приходилось спать в лодке или на копне сена? Чтобы над головой луна и звезды?
— Нет уж, извольте. Расписывайте собственную квартиру. Если она, конечно, у вас имеется.
Парень заметно сник, лицо его помрачнело.
— Я, пожалуй, приму душ, — сказал он.
— Чего уж там, — усмехнулась она. — Можете сразу ванну. Вам чай приготовить или кофе? А может, шоколад? Или сначала салат из кальмаров?
Блеснув глазами, он, ничуть не обидевшись, подхватил ее тон:
— Не знаю, как там кальмар, а бутерброд с колбасой и чай вполне устроят. Мой организм хотя и потерял какое-то количество калорий в марафоне, все же насыщен ими и в сильном допинге не нуждается.
Он развернулся и, как показалось Стендовой, по-хозяйски прошел в ванную.
Блистало кафельной чистотой, на полках громоздились разного калибра пестрые флаконы, коробочки, бутыльки. «Должно быть, и у Зои так», подумал он о своей адресатке.
Купания в пруду и рюмки коньяку на вокзале оказалось достаточно, чтобы оживить свою уникальную способность, а затем так по-глупому влипнуть. Та же вода могла снять перевозбуждение, плохо только, что никогда не знаешь заранее, чем обернется дополнительная водная процедура: то ли заглушит, то ли воспламенит энергию.
Он открыл краны, смешал холодную и горячую воду до комнатной и стал под хлесткие струи. Интересно, как бы отнеслась к нему журналистка, выложи он всю правду о себе? Испугалась бы? Возненавидела? Зоя готова была принять его таким, каков есть, по-детски веруя в его возрождение. Но и этой женщине признателен, хотя видно, как ее мучает искушение заявить о нежданном госте. Однако уверен, теперь уже она не сделает этого, даже сейчас, когда есть возможность.
Воде он мог бы сочинить гимн и проклятие. Она открыла ему, что он не как все, что природа сыграла с ним шутку, наделив свойством, которым, быть может, не обладал ни один человек, а если и обладал, то хранил в тайне не только от других, но и от себя. Он же, как мальчишка, до сих пор ликует, когда в нем пробуждаются эти странные силы, полезное применение которым не может найти, отчего опасность мчится за ним по пятам. Если бы не в двенадцать, а в тридцать лет он сделал это открытие, не пришлось бы играть и хулиганить своим даром.
Когда впервые узнал о своей необычной способности, удивился, но и перетрухнул. Он тогда вернулся из школы в детдом — иного дома у него не было, родителей он не знал, — но не пошел в классную делать домашние задания, соврал воспитательнице, что разболелась голова, и завалился на кровать. Лежал, думал об Антиповой, с которой сидел за одной партой. Опять она пригласила его домой на обед. Он с удовольствием поел бы домашнего борща, послушал новые записи на маге, поиграл с ее шпицем, но отказался от этих приятностей, вспомнив настороженно-жалостливые взгляды Нинкиных родителей и то, как ее бабушка со слезами на глазах запихнула ему в портфель кусок пирога с повидлом, а потом, точно младенца, погладила по голове. До сих пор был с Нинкой на равных, но после того прихода в гости что-то изменилось, показалось, что Нинка относится к нему, как к больному, с чрезмерной опекой и вниманием. Это злило, и сегодня, когда опять услышал от нее приглашение, зло съехидничал, что никогда не придет к ней, потому что у нее в квартире воняет псиной и кошатиной. На самом деле, в доме у Нинки чисто и хорошо, просто захотелось досадить ей, и, кажется, добился своего — она ничего не сказала, только покраснела до ушей.
От лежания голова и впрямь разболелась, и он хотел было пойти к дежурной медсестре за таблеткой, когда вошла Майя Григорьевна, ведя за собой рыженького мальчишку с зареванными глазами. Представила:
— Наш новенький, Леня Носов. А ты чего, Кадыров, разлегся на покрывале?
Он встал с кровати, привел ее в порядок и обернулся к новичку. Тот вместе с воспитательницей укладывал в тумбочку содержимое портфеля и полиэтиленового пакета.
— Кадыров, отведи его в душевую, а по пути возьми белье у сестры-хозяйки, — распорядилась воспитательница и заспешила по своим делам.
— Пошли, — скомандовал он новичку.