Он заказал себе шумановские «Грезы». Сосредоточился и уже через минуту закачался, поплыл на легких волнах, обвеваемый теплым ветром. Вмиг не стало ничего дурного, злого, опасного, все обрело гармонию, спокойствие, и в этой нейтральности чувств душа отдыхала от усталости и долгого напряжения. Но вот в спокойную мелодию вплелись тревожные аккорды, заглушили ее, растворили, и он с неудовольствием ощутил, что мышцы вновь наливаются упругостью. Постарался погасить эту музыку иной, умиротворяющей и даже скорбной. «Аве, Мария!» — услышал далекий голос и свободно покорился ему.
Наилучшим выходом было бы сейчас уснуть. Однако рядом женщина, испуганная, растерянная вмешательством в ее жизнь. Неизвестно, как долго выдержит его присутствие. Из другой квартиры его бы уже давно выставили. Сверхчуткость опять не подвела: постучал в нужную дверь.
Предательская дрожь… Музыку… Музыку!
Теплая южная ночь. Лодка. Мерно скрипят уключины. Плещет вода. На морской глади лунная дорожка, уводящая в бесконечность. Ее холодное мерцание рождает звуки. Вот… Кажется, то, что нужно.
— Может, вызвать «скорую»?
Он досадливо замычал, скривился, мотнул головой. Нет, ничего не выйдет. Вздохнув, разлепил веки.
— Лучше бы вы помолчали, — сказал грубовато.
— С вами же делается что-то! — дернулась Стеклова. — А мне стоять и любоваться?
— Можете сесть.
— Спасибо за приглашение. — Она ухмыльнулась.
Он с интересом огляделся по сторонам, будто лишь сейчас, в эту минуту, его занесло сюда, и Стеклова осмотрела собственную комнату его глазами: на столе бумажный ералаш, гора окурков в пепельнице, дорожка на полу сбита, добротная люстра под потолком, стенка из трех книжных шкафов и серванта с посудой. Словом, стандартное жилье женщины со средним достатком, к тому же замотанной делами.
Парень встал, подошел к стенке, глаза его живо забегали по полкам. Было видно, что он уже немного очнулся от погони и вполне доверяет хозяйке дома, так опрометчиво впустившей его.
— Надо же… Достоевский, Пастернак, Воннегут… И где поотхватывали? На базе работаете, что ли?
— В редакции, — ответила Стеклова, недовольно подумав: будто оправдывается перед этим проходимцем. — Сами-то кто будете?
— С этого бы и начали. — Он вновь обмяк в кресле, пропустив вопрос мимо ушей. — Значит, угодил к журналистке, — произнес так, будто оценивал сказанное со стороны, и с беззастенчивым интересом стал разглядывать ее. Журналисты народ любопытный, в чем-то близкий нашему брату.
— А кто ваш брат?
Снова сделал вид, что вопрос не относится к нему. Продолжал размышлять вслух:
— Как и у нас, жажда невероятного, стремление осветить будни героическим, необыкновенным. Правда, областной газетчик не может сесть на лайнер и полететь за материалом в Калькутту или Лондон. Зато в его возможностях эдаким фертом явиться, скажем, на завод или в какое-нибудь хозяйство, где ему будут улыбаться, как кувейтскому шаху или английской королеве.
Развязный тон не понравился Стекловой. Между тем, парня понесло. Ощущение безопасности вызвало красноречие и придало смелость. Его вертлявому телу было явно тесновато в кресле, руки-ноги то и дело подергивались, будто он вот-вот собирается вскочить и умчаться в ту неизвестность, откуда явился. Раскосые глаза блестели избытком энергии и были, пожалуй, тем шлюзом, который давал ей некоторый выход…
Вероятно, он решил всерьез разозлить ее, даже попугать. Откинувшись в кресле, еще раз обвел комнату цепким взглядом:
— Недурственно живете. Книжный дефицит, хрусталек в серванте. Небось и золотишко имеется?
«Имеется, — подумала она. — Мамины сережки, две обручалки, благородно оставленные Кротовым при разводе, медальон на тонкой цепочке, подаренный родителями после окончания института. Словом, достаточно, чтобы этот бродяга, забрав все, почувствовал себя богачом».
— Вор я, — неожиданно сказал он. — Вор, — повторил он таким тоном, каким обычно говорят: инженер, шофер. И добавил: — Правда, не стандартный. — Полюбовался ее реакцией, потом как-то сразу расслабился, тело его перестало подергиваться в нетерпеливом предчувствии бега, голова склонилась к плечу, и Стеклова увидела, что парень спит.
— Вот так номер, — пробормотала она.