Контакты с другими мирами

Относились к нам очень хорошо в вагоне, кормили и поили. Матрос, его звали Георгий Николаевич Туликов, был комиссар полка. Саша рассказывала ему, малознакомому человеку, о нас, о вере, об университете и о том, как мы надеялись на помощь Матери Божией и святого Георгия, находясь на крыше. Георгий задумчиво слушал нас, ни разу не осудив и не выразив насмешки.

Два или три раза поезд встречали заградительные отряды, пытаясь снять сидевших на крыше женщин и зайти в вагоны. Но, встреченные вооруженной охраной поезда, с руганью и угрозами отходили. Довезли нас до Подольска. Дальше эшелон не шел. Георгий и его спутники посадили нас в пригородный поезд, и мы благополучно доехали до Москвы.

Прощаясь, мы благодарили Георгия и тех из военных, кто ехал в вагоне. На прощание Георгий сказал: «Может быть, мы и встретимся, жизнь-то переплетенная».

Прошло более 20 лет, шел военный, 1943 год. Тогда я работала хирургом в военном госпитале. Госпиталь был офицерский, раненых привозили много. Привезли без сознания одного полковника. Смотрю, а на его кровати табличка висит, как у всех. А на ней: «Георгий Николаевич Туликов»… Расстались мы с Георгием большими друзьями.

6.5 ВИДЕНИЕ А. С. ПУШКИНА

По рассказу священника Д. Булгаковского «Из области таинственного» СПб. 1895 г.

В молодости Александр Пушкин не отличался особенною религиозностью, а в лицее даже называл себя атеистом. Однажды, уже будучи в совершенных летах, он сидел и беседовал с графом Ланским, причем оба подвергали религию самым едким и колким насмешкам. Вдруг к ним в комнату вошел молодой человек, которого Пушкин принял за знакомого Ланского. А Ланской подумал, что это знакомый Пушкина. Подсев к ним, незнакомец начал с ними разговор и мгновенно обезоружил их своими доводами в пользу религии. Они не знали даже, что сказать, и, как пристыженные дети, молчали. Потом наконец объявили гостю, что совершенно переменили свои мнения о вере.

Тогда незнакомец встал и, попрощавшись, вышел. Некоторое время друзья не могли опомниться и молчали. Наконец разговорились, и тут выяснилось, что ни тот, ни другой не знают, кто это был. Они позвали прислугу. Слуги заявили, что никто в комнату не входил. Пушкин и Ланской не могли не признать в приходе своего гостя чего-то сверхъестественного, тем более что гость при своем появлении внушил к себе страх, обезоруживший их. С этого времени оба писателя гораздо осторожнее высказывали свои суждения о религии. А Пушкин в своем творчестве еще больше обратился к духовной поэзии.

В дневнике А. С. Пушкина записан случай, когда взбесившаяся мебель произвела переполох в дворянской среде. Вот его слова: «В городе говорят о странном происшествии. В одном из домов, принадлежащих ведомству придворной конюшни, мебели вздумали двигаться и прыгать. Дело пошло по начальству. Князь В. Долгорукий нарядил следствие. Один из чиновников призвал попа, но во время молебна стулья и столы не хотели стоять смирно. Об этом случае идут разные толки».

Однако после молебна бесовщина все-таки прекратилась. Иногда бесы не сразу уступают. Известно, что бесноватые, когда их отчитывают, тоже кричат и беснуются до тех пор, пока не избавятся от бесов.

6.6 ПРЕДСКАЗАНИЕ ГЕНЕРАЛУ А. П. ЕРМОЛОВУ

По материалам журнала «Русская Старина», 1875 г.

Года за полтора до кончины Алексея Петровича Ермолова (героя войны 1812 года, который умер в 1861 году), я приехал в Москву для свидания с ним. Прогостив у него несколько дней, я уже собирался в обратный путь к месту моего служения. Прощаясь, я не смог удержаться от слез при мысли, что, вероятно, мне уже не придется его еще раз увидеть в живых, так как в то время он был очень стар, а я не целый год не имел возможности снова вернуться в Москву. Заметив мои слезы, Алексей Петрович сказал:

– Полно, я еще не умру до твоего возвращения сюда.

– В смерти и жизни Бог волен, – ответил тогда я ему.

– А я тебе положительно говорю, что умру не через год, а позднее…

На мое изумление, даже страх – в себе ли он? – Ермолов отвечал:

– Я тебе сейчас докажу, что я еще не сошел с ума и не брежу.

С этими словами он повел меня в кабинет, вынул из запертого ящика исписанный лист бумаги и поднес его к моим глазам:

– Чьей рукой писано? – спросил он меня.

– Вашей.

– Читай.

Это было нечто вроде послужного списка Алексея Петровича, начиная с чина подполковника. С точным указанием времени, когда произошел каждый мало-мальски замечательный случай из его жизни. Он следил за моим чтением, и, когда я уже подходил к концу листа, он закрыл рукой последние строчки.