Контакты с утопленником

Но и переходит в нас, преодолевает наше сопротивление, преодолевает его…

Но все более несветлый. Обессиленный, раздираемый. Растерзанный. И одновременно нас обходит, приходит, встает на пути, переходит в нас.

Разделяет нас безнадежно в тюрьме этой запущенной в разные стороны… одномерности.

Так было, так есть, так будет, будет…

Так будет, пока твое направление такое — ошибочное, Вал.

Я смотрела на берег, который, всего метрах в двадцати, был непостижимо далек от меня. И отсюда камера, это прелестное человеческое творение, была похожа на какое-то внеземное насекомое, принявшее страшную треного-раскоряченную позу, бескрылое, смотрящее своим равнодушным глазом на Сердце старого-старого имения, в границах которого по стечению многих-многих неслучайных обстоятельств скоро-скоро произойдет… нечто. Нечто, что станет событием — страшным, исключительным — лишь для меня. Моя смерть.

Но на что похожа я сама, если смотреть на меня с берега? Где немного в стороне от радиуса обозрения того насекомого и сейчас продолжает происходить «нечто»? То самое «нечто», которое страшное, исключительное событие — для кого-то иного. И вот, я уже смотрю на него равнодушными глазами, а оно вовсе не какое-то фантомное чудовище. Оно… люди. Воскрешенные, но не божественным милосердием, а единственно с тем, чтобы пережить заново собственную смерть. Жертвы моего паранормального порыва наказать убийцу…

— Уходите! — велела я им, и они не услышали. Валялись, агонизируя, в низкой болотной траве.

«Уходи с миром! — пожелала я каждому. — Или самой себе. И не бойся! Слушай, я знаю: это не конец. Просто не может быть концом, раз ты есть и по ту сторону — в том Океане, который не только прошлое, но и будущее. Который есть вечность. О, да, ты есть! Там твоя память, частица его самого, и пусть миниатюрная, но хранящая все, все твое. Удивительная потусторонняя утроба, зачавшая всю человеческую жизнь. И пусть твой последний земной образ войдет в нее. Чтобы было совершено величайшее из таинств — Возрождение человеческого духа».

— Верю! Воистину верю, что будет так!

Ибо наша жизнь здесь не «сон», не «спектакль» или «каприз природы». Она — АКТ САМОСОТВОРЕНИЯ. И именно в этом ее смысл. И именно поэтому Бог есть в каждом из нас!

Они ушли. На берегу осталась лишь черная груда лохмотьев. Алекс. Не имеющий для меня никакого значения, как и все остальное — теперешнее. Я стояла, слегка пошатываясь, или, может быть, все еще затягиваемая вглубь, в теплых объятиях болота, и дышала его испарениями. Вдыхала их как-то ненасытно, «эманацию, которая провоцирует излучать каждого человека…». Да, теперь я понимаю, что в сущности она из себя представляет. Я ее ощущаю, она действительно струится, выплескивается из меня. Втекает в низкую атмосферу, нависшую над имением Ридли, насыщенная за двести лет подобным человеческим излучением.

Ностальгия.

Неугасающая тоска по прошлому, агрессивная, как наркотический голод. Сделавшая возможным прорыв в сам этот голод. А сейчас и моя тоска втекает туда, пробивает собственную, похоже, единственную дорожку — все к той же, нашей неделе «всего» семнадцать лет назад. К нашему детству, которое — пусть и неоднократно извлекаемое, переживаемое снова и снова — давно стало чужим, даже непонятным для нас. В силу того, что тогда наше направление было другим. Совсем другим — к будущему.

Увы, это так, здесь даже мертвые «крутились» в ошибочном, обратном направлении…

Но почему они пришли со стороны склепа? Ведь они еще даже не похоронены, да и за исключением Джонатана Третьего не будут похоронены в ней. Или…

…вытащи меня, умоляю… мне холодно… темно…

Господи!! Как мне в голову не пришло: это вовсе не Глория, мертвая девочка, которая умерла полтора века, «говорила» тогда со мной.

Это был Дони.

Я пошатнулась — даже не заметила, когда начала едва заметно двигаться вперед. Остановилась, прикрыла глаза… темно, я слышу их, слышу ее… хочу ее позвать, но звук во рту не рождается, я не могу и только мысленно кричу… Это я… На помощь… Барышня Эмилия, Эмилия… Она там прятала его все это время! Причем не в самом склепе, а в глубине пещеры. В непроглядном мраке, влаге, холоде! А сейчас она и ее дочь торопятся, спешат туда… или уже пришли?! Уже, но не тогда, несколько минут назад, когда он, наверняка, был еще жив. И не только потому, что его не было среди мертвецов. Доказательством служит то, что они появились.

Я попробовала двинуться или хотя бы пошевелить руками за спиной. Я вся дрожала, зубы постукивали, ударяясь друг о друга. «Как ты его используешь?» Она использовала его точно так же, как и я. Каждый раз, когда вольно или невольно я превращала какие-то образы из прошлого в настоящих… вампиров. Действительно в вампиров, которые — (через меня!) — сосали, пили.

Энергетический донор.