Контакты с утопленником

И никуда она не уезжала, «любительница развлечений». Умирала страшно-страшно! — и потом гнила в своем мелком гробу…

— Я сейчас… я видела ее, ОНА мне ее показала, Вал, Вааал…

— Ну, Дони, очнись, мальчик мой! Слышишь?.. Тебя ждут путешествия и… посмотри-ка, прочитай вот тут: «Моя очередь!» Ну да, да, твоя…

— Твоя очередь быть ребенком! — простонала я, и только после этого смысл произнесенного врезался в мое сознание.

Мальчик. Чужой. Ничей. Вал положил его на песок и так же, как я, опустился на колени. Дони лежал между нами. Уже не спал. Глаза его выглядели не просто открытыми, а словно раздвинутыми чьими-то невидимыми руками и невыносимо похожими — погасшими — на глаза моей матери! Кожа его была трупно синюшной, тельце — каким-то вытянутым, словно смерть поспешила зафиксировать его в таком окоченевшем состоянии еще до того как отнять у него жизнь… окончательно.

Я схватила его за руку — леденяще холодная, но кончики пальцев теплились. Она начала! И на сей раз вряд ли остановится на том, чтобы только его использовать…

— Она его уничтожит! Я не могу ее остановить, уже не могу, не могу…

Вал поднял на меня глаза. Непонимание, отчаяние, смятение, паника… Мне показалось, что я увидела как все эти чувства тенью пробегают по его побледневшему лицу. И как за одно мгновение усилием воли он отогнал их:

— Но мы можем. Мы остановим ее, Эми!

Он крепко сжал мою руку в своей, а другой взял за руку Дони. Странный круг: три человеческие фигуры на песке. И берег рядом с нами, и океан — гигантское безразличие…

И живая стихия — старуха, которая хочет!

Хочет, чтобы все для нее осталось таким же, как и раньше.

Она быстро брала надо мной верх. Выуживала мои чувства, затирала в них Дони и Вала, и так… в сущности разрывала наш круг! Я оставалась в нем всего лишь как слепое, глухое и не осязающее физического присутствия…

Я в склепе, и старуха смотрит прямо на меня, кивает с торжествующим видом. Словно видит меня. Потом поднимает руки с растопыренными пальцами, они напоминают мне пауков, когда она накладывает их на голову Юле… которая уже в трансе. С лицом, лишенным выражения, с белыми глазами — знаю, она смотрит внутрь себя. Сползает медленно вниз. Ложится в ноги матери и тогда…

Вокруг начинает стелиться прозрачный красноватый туман, напоминающий мне болотный, почти такой же. Я с трудом преодолеваю отвращение от чувства, что все еще не вылезла из той грязи. А туман… о, он исходит от самой старухи! Он струится из тела, бьет изо рта, ноздрей, ушей, глаз, лениво уплотняется вокруг нее, и совсем редко его пронизывают белесые нити — никакого сияния не предвидится.

На этом сеансе все будет не так. Будет смертоносно!

Но где-то там, на песке, мужчина продолжает держать крепко наши руки, мою и Дони. Я его не чувствую и все же уверена в нем — ведь он в единении с Йоно — сейчас. Но где-то там, там…

Пока я бестелесно пребываю здесь. Я даже не тень, а просто какое-то невещественное присутствие, которое не может сделать абсолютно ничего, а лишь смотреть, смотреть. Вынужденно смотреть, потому что и глаз нет, которые можно закрыть… И вот, старуха, силуэт которой резко очерчен несмотря на туман, снова поднимает руки — одинокие руки, и в то же время агрессивные, загребущие — делает ими ускоряющиеся, может быть, ритуальные движения. Начинает вертеться… но как бы против своей воли. Волосы срываются со шпилек, развеваются серыми прядями, обвиваются как змеи вокруг ее шеи и лица с раздувающимися тонкокожими щеками… Ветер?! О, Дони, Дони… И юбка ее полощется, обматывается вокруг тела, оголяет ноги высоко над узловатыми, подгибающимися коленями…

Нет, нет, этот ветер дует не с берега! Он исходит от нее, она его источник:

Она невольно взяла на себя роль донора!

А это… это означает, что там я тоже продолжаю держать крепко детскую руку. Я ее не отпустила, нет! Пока…

Потому что старуха не хочет отказаться от преследуемой цели, и туман, который она напускает… не просто туман. Он клубится, превращается в своеобразный кокон, плотный, но и какой-то волосатый. Кроваво-красный.

Она нарочно не останавливается, или уже не может остановиться?

По кокону пробегают зигзагообразные молнии, и он содрогается от электрических разрядов. Старуха высовывается изнутри, вяло шевелится — ну, точно сероватая куколка! Выходит и отряхивается от разжиревших, похожих на кровавые куски, полипов… которые мгновенно расползаются по дорожке между гробами. И из них вырастают ножки, ручки… и миниатюрные головки с алыми пухленькими ротиками.

Дети! Некоторым несколько месяцев от роду, другие годовалые, полуторагодовалые, двухлетние… Всякие. Ползают, делают первые шаги, пошатываются неуверенно на своих пухленьких ножках, подпрыгивают… Девочки — Юла, Юла, Юла — в ползунках, в платьицах, в фартучках… и они все красные, словно облитые кровью.

Юла среди них с какой-то рассеянно блаженной улыбкой протягивает руки:

— Ну иди, миленькая, иди ко мне!