Контейнер «Россия»

Другие сани, сани офицера по фамилии Бурмин, в ту же самую снежную ночь по дороге к месту, не играющему в сюжете никакой особенной роли, ямщик, чтобы сократить путь, направил по берегу реки; из‐за сугробов и ледяного ветра, бившего ему в лицо, ямщик проехал мимо того места, где выезжали на дорогу, и по воле случая – ямщик поехал на огни – Бурмин оказался в церкви, где свидетели и церковнослужители склонились над потерявшей сознание девушкой. Они крикнули вошедшему в церковь офицеру: «Слава Богу, насилу вы приехали. Чуть было вы барышню не уморили». Священник подошел к отрясавшему с себя снег Бурмину с вопросом: «Прикажете начинать?» – «Начинайте, начинайте, батюшка», – легкомысленно отвечал мужчина, еще не пришедший в себя от борьбы со стихией, к тому же лежавшая на церковной скамье девушка показалась ему такой хорошенькой.

Непонятная, непростительная ветреность…

я стал подле нее перед налоем; священник торопился;

трое мужчин и горничная поддерживали невесту и заняты были только ею.

Нас обвенчали. «Поцелуйтесь», – сказали нам.

Жена моя обратила ко мне бледное свое лицо.

Я хотел было ее поцеловать…

Она вскрикнула: «Ай, не он! не он!» – и упала без памяти.

Свидетели устремили на меня испуганные глаза. Я повернулся, вышел из церкви безо всякого препятствия,

бросился в кибитку и закричал: «Пошел!»

Родители стройной бледной, впавшей в меланхолию, отказывавшейся от еды девушки в конце концов раскаялись и согласились на мезальянс между богатой наследницей и происходившим из бедной семьи возлюбленным, с которым она пыталась тайно обвенчаться. Тем временем молодой человек, прапорщик, был тяжело ранен под Бородином в 1812 году и умер в Москве, незадолго до вступления в нее французов. Теперь, казалось бы, не было уже никакой надежды на потомков, которые смогли бы в будущем управлять огромным поместьем. Готовые к любому компромиссу родители девушки были озадачены.

Однажды в поместье Марьи, отказывавшей всем поклонникам, появился офицер по имени Бурмин. Ему она не отказывала. При его виде шея и грудь Марьи покрывались «красными пятнами», все ее чувства были «возбуждены». В решающем разговоре, которому благоприятствовала и мать Марьи, офицер признается, что любит Марью, однако не может на ней жениться, так как по «легкомыслию», «непонятно как», «воле вопреки» уже год как женат. Молодая женщина, разгадавшая интригу судьбы, воскликнула: «Боже мой! Так это были вы! И вы не узнаете меня». Бурмин побледнел и бросился к ее ногам.

Такова повесть Александра Пушкина о «сгустившемся времени». Она показывает, насколько он БРАТ ГЕНРИХУ ФОН КЛЕЙСТУ В МИРОВОЙ ДУШЕ, ведь мировая душа, как мы знаем, состоит не из ОДНОГО ДУХА, а из миллиардов братств (Bruderschaften) живых и мертвых. Так метель – элементарное, продолжительное по времени, могучее природное явление, безразличное к живому, связала двух людей, которых не смогли соединить ни сознательные решения, ни целенаправленные волевые действия, ни объективные возможности. Двое любящих, обретших друг друга по ошибке, оставили после себя 1246 потомков, включая эмигрировавших в США, а также оказавшихся – через Константинополь – в Париже после 1917 года; потомки эти всё еще рассказывают о судьбоносном происшествии той метельной ночью 1811 года. Один из носителей генов Марьи и Бурмина в настоящее время стажируется на поле для гольфа во Флориде, где о метелях никогда и не знали. Эта история показывает, что такое «господство особенностей» в России.

Анна Каренина 1915

Ее практически мыслящий муж пал на поле боя в Галиции. Майор Вронский, эгоцентрик, с которым она еще долго состояла в переписке, расстался с жизнью, за которую он ожесточенно боролся до последнего мгновенья в грязном полевом лазарете где‐то на севере России.

А она, красивая женщина, ухаживала за ранеными на Крымском полуострове. Поезда, прибывавшие с полей сражений Брусиловского прорыва, ежедневно пополняли поток изувеченных. Анну считали ангелом-хранителем военного госпиталя, она, вместе с другими сестрами милосердия, парила между рядами кроватей. Там, где она проходила, за ранеными начинали лучше ухаживать. Врачи и санитары, сразу же после того, как женщины заходили в палаты, начинали относиться к изувеченным и контуженым («мусору с бойни поля боя») как к людям просто потому, что теперь каждого из них можно было бы представить действующим или страдающим героем РОМАНА.