Континент Евразия

Как было сказано выше, "монгольскому" периоду в истории Старого Света В. В. уделял самое пристальное внимание. Общее значение его он характеризует, напр., в книге об Улугбеке [353]: "В короткое время возникает не только сильная государственная власть, но и представление о великодержавном могуществе, при благоприятных условиях переходящее в представление о мировом владычестве". Здесь же он дает исключительную по яркости параллельную характеристику Чингисхана и Тимура [354]. К теме о значении монголов в истории он возвращается и в брошюре 1926 г. [355]. В "Истории изучения Востока в Европе и России" он рассматривает это значение применительно к проблемам русской истории: "Несмотря на опустошения, произведенные монгольскими войсками, несмотря на все поборы баскаков, в период монгольского владычества было положено начало не только политическому возрождению России, но и дальнейшим успехам русской культуры… Татарские традиции больше всего отразились на русской внешней политике и на посольском церемониале. После исчезновения или ослабления татарских ханств на русского царя отчасти была перенесена татарская государственная идея; его стали называть "великим беком, белым ханом" [356]. В. В. характеризует фигуру Касимова, одного из эмиссаров русского правительства, побывавшего в XVII в. в среднеазиатских ханствах. При исполнении своей миссии Касимов держал себя с большой твердостью и достоинством. По словам Бартольда, "Касимов был одним из тех деятелей татарского происхождения, которые в XVII и XVIII вв. оказали России большие услуги при сношениях с переднеазиатскими и даже с восточноазиатскими государствами" [357].

Вопрос о роли монголов В. В. ставил не только исторически, но также историософски. Именно так он трактовал вопрос в словах, обращенных к пишущему эти строки: "В связи с монгольской империей можно до некоторой степени говорить о единстве (конечно, тоже временном) степной полосы от Венгрии до Хингана как об особом историческом мире; но, несмотря на большое число кочевых политических образований, только монголы на короткое время объединили под своей властью культурные страны восточной и западной Азии; может ли это совершиться еще раз, этого никто не знает. Монгольское владычество всем странам, где оно было, оставило в наследство большую политическую устойчивость, но в остальном его последствия были неодинаковы. До сих пор не могу объяснить себе факт, что из Китая только в эпоху монгольского владычества отправлялись большие морские экспедиции, тогда как персидское мореплавание в эпоху монгольского владычества потеряло всякое значение (сказанное в моем "Историко-географическом обзоре Ирана", как у моих предшественников, будто "среднеазиатские арийцы вообще никогда не могли преодолеть страха перед морем", как я с тех пор убедился, совершенно неверно"). Здесь В. В. оперирует с понятием "степной полосы от Венгрии до Хингана", как с представлением об особом историческом мире. В том же письме он анализирует понятие Европы, как особого культурного мира. Он говорит: "И это для меня только временное явление; такого мира не было в древности, и он образовался под влиянием таких поздних явлений, как латинская колонизация и распространение католичества, — и, конечно, останется не навсегда". В связи с этим В. В. был решительным противником европоцентризма в исторических построениях. Он критикует выводы европейской социологии: по его мнению, они "основаны почти исключительно на фактах истории Европы, между тем, даже если принимать во внимание только народы, входящие или входившие в круг всемирно-исторического общения, то и среди этих народов народы Европы составляют только незначительное меньшинство… Этим определяется необходимость изучения истории Востока для понимания "всемирной" истории, под которой уже нельзя понимать только историю Европы, и для создания науки "социологии", положения которой не могут считаться установленными, пока они опираются только на факты истории европейских народов" [358].