Контора

После напряженной беседы с подручными Юрия Яковлевича приятели поехали в Выхино. Ехали почти всю дорогу молча, каждый под завязку был загружен собственными мыслями и основательно придавлен впечатлениями от услышанного. Всем этим не жаль поделиться с другом, но ведь взамен получишь такую же порцию его головной боли. Не резон делиться, лучше переваривать свою пайку неприятностей самостоятельно.

Надо отметить, что тема для раздумий у обоих была общей, однако направление мыслей отличалось разительно.

Леха, исследуя языком раскрошенный зуб, размышлял о несовершенстве мироустройства. Стоит лишь немного «приподняться», поразжиться какими-никакими деньгами, почувствовать если не уверенность в завтрашнем дне, то хотя бы веру в то, что он окажется лучше сегодняшнего... Бац! На тебя, как на очнувшегося от зимней спячки медвежонка, набрасывается свора охотничьих борзых. Для этих кривых тощих тварей ты даже не враг и не кусок мяса, упакованный зачем-то в жесткий густой мех. Чей-то рог позвал их в атаку, и они с остервенением рвут тебя в клочья, не вдаваясь в смысл происходящего. И что остается медведю? Удирать, отбиваться, смириться или апеллировать к охотникам: как же так, дескать, сезон еще не открыт?!

Примерно так видел все происшедшее Леха. Накинулись на них злые бандюки, нагрубили, помяли, требуют невесть за что непомерных денег, стращают. И ведь не зря стращают — страшно стало Лехе, здорово страшно.

Вот вам приблизительное содержание Лехиных мыслей. Все прочее, что крутилось в его гудящей после удара голове, представляло собой не более чем импровизацию в философском ключе: кто виноват, что делать, где искать управу на беспредельщиков и заветное «когда ж это кончится?».

В том, что «это» когда-нибудь обязательно кончится и, как этап общего процесса, разрешится инцидент с Юрием Яковлевичем и компанией, Леха не сомневался. Причем, успев органично вжиться в роль ведомого, он полагал, что рецепт избавления должен исходить от Ромы. Кому же, как не хитроумному Роме, найти противоядие от ненасытной бандитской саранчи? Леха и не тревожил товарища своими вопросами, так как искренне верил в то, что товарищ Рома Мухо сосредоточенно разрабатывает план спасения. Леха ожидал команд и готовых решений.

Описать процессы, происходившие в Ромином мозгу, много проще. Проще уже потому, что мыслей, считай, и не было. Он сидел, тупо глядя в окно вагона, где проносились под гул поезда серые стены, единственным украшением которых служили обросшие пылевой шубой кабели да мелькавшие время от времени черными пятнами арки боковых ответвлений.

Раньше Рому занимали рассказы о подземной части города, о бомбоубежищах, о правительственных ветках метро, о ходах, прорытых диггерами, о подвалах Малюты Скуратова. Вычитывая в бульварных газетках «сверхсенсационные» статьи о втором метро, гигантских крысах, раскормившихся на радиоактивных отходах, о смельчаках, путешествующих по подземным пустотам и вымоинам, Рома Мухо все более утверждался во мнении, что тайн у самого красивого в мире метрополитена предостаточно. С интересом следил любознательный провинциал за вьющимися по ходу поезда лианами проводов, ожидая, пока мелькнет уходящий вниз, вглубь таинственный ход. Рома даже знал примерно, между какими станциями таких арок много, а где их нет вовсе. На большой скорости рассмотреть едва освещенный ход в деталях не удавалось. Вот если бы поезд остановился в тоннеле — такое случалось нередко — напротив одной из арок! Удалось бы даже прочесть, что написано на табличках. Скорее всего, ничего интересного: номера кабелей или классическое «Не влезай!», но убедиться в этом не получалось: каждый раз поезд тормозил у глухой стены, чтобы затем, разогнавшись как следует, пролететь мимо заветных лазов, не оставляя гостю столицы ни единого шанса удовлетворить свое любопытство.

Но сегодня Ромин взгляд не выискивал черные бреши в стенах тоннеля. Не интересовали его сегодня ни метровые крысы, ни Малютины казематы. Какой, к лешему, Малюта, когда из тебя выколачивают бабки современные «прессови-ки», до которых средневековому инквизитору, как питекантропу до Лобачевского! Уж лучше повисеть у опричника на дыбе и пережить допрос с пристрастием, чем выяснять отношения с современниками.

Взгляд Ромы был устремлен в пустоту. Или в будущее. Как угодно, тем паче что особой разницы очертаний не наблюдалось: будущее представлялось Роме бездонной пропастью, падение в которую уже началось. В отличие от приятеля, Роме рассчитывать на чью-либо помощь не приходилось. Он-то прекрасно понимал, что никто и ничто не помешает бандитам исполнить свои угрозы. Это было так же верно, как и то, что требуемой суммы, смехотворной для местных дельцов, гостям из братской республики взять негде. Да и не спасут их шкуры эти деньги. Отдадут этот долг — тут же возникнет другой. Эти люди придумают, за что оштрафовать. Падение в пропасть имеет свою специфику: если ты не запасся парашютом, то рано или поздно разобьешься одно.

Парашютами приятели не запаслись.