Читаем Контора Кука полностью

— А вай-фай у вас есть? — спросил он официанта, который принёс ему чашку кофе, рюмку воды и крошечную овсяную «печенушку», как мысленно назвал её Паша перед тем как отправить в рот.

— Вай? Что-что? — состроил раздражённую гримасу молодой итальянец с маленькими неприятными глазками и даже как бы такими желтоватыми… клыками, но не страшными — неправильный прикус, не исправленный в детстве, и… не «волчья пасть», но почти — подбородка у него, то есть, почти не было, и всё это делало его всё-таки похожим на мультипликационного вампирчика…

— Ну, ваелесс… коннекшн, — показал жестами Паша.

Официант пожал плечами, сказал «скузи» и исчез. А Паша подумал, что если уж включать, так сказать, весь этот молл… в жилую площадь… то надо бы заказать себе карточку, чтобы можно было сидеть тут где угодно… Задумчиво листая SZ, он наткнулся на статью, которую — единственную — прочитал целиком, несмотря на то что несколько раз повторил при этом слова «маразм» и «идиотизм»… Ну и не понял многих слов, в свою очередь, но это он умел — читать, не зная половины слов, затем он и читал SZ, собственно… незнакомые слова он понимал по смыслу и запоминал (иногда неправильно, но всегда ведь неизбежны некоторые издержки — так он себе говорил), и немецкий словарь его таким образом постоянно расширялся…

В статье же говорилось о том, что некий дотошный «филателист» подверг анализу марку, которую якобы лизнул, прежде чем наклеить на конверт, Ингмар Бергман, — конверт хранился в каком-то архиве, и вот анализ ДНК показал, что Бергман — не Бергман, ну да, Бергман против Бергмана… Ну то есть не сын своих родителей, потому что ДНК не совпало с ДНК его сестры и других родственников… которые, впрочем, потомки то есть, категорически отказались давать какие-либо другие конверты и вообще любые вещи из архива, участвовать в этих «расследованиях», и кто теперь даст гарантию, что именно Бергман наклеивал ту марку, а не его секретарь, скажем… Но дело было даже и не в этом — Паша вообще уже давно закрыл газету и отложил на соседний столик, — просто эта странная (хотя на тот день уже и не так чтоб очень странная — это было время лёгкого помешательства на анализах ДНК, о чём подробнее тоже чуть позже) история вызвала в памяти Паши строчки Бродского, которые он перечитывал много раз, пока «куковал» один дома у Шириных, — в первый же раз, когда он открыл том собрания сочинений, ему бросилось в глаза название «Новая жизнь», и он невольно — перечитав несколько раз — запомнил стихотворение наизусть и сейчас вспомнил, прочитав о «марке Бергмана» и пообщавшись с «тем» Семёновым: «…да и глянца в чертах твоих хватит уже, чтобы с той стороны черкнуть „привет“ и приклеить марку…»

«Привет», вот именно, привет… Да, он посмотрел в Интернете, конечно… Он слышал об этом Семёнове, не мог не слышать, знаменитый земляк… Просто однофамилец и жизнетворец Паше был настолько ближе, что полностью вытеснил из головы фотографа… И ещё странно было, что первое, что возникло в голове после того, как Паша получил мейл, были как раз фотографии… Семёнова на столбах… или уже не странно… А потом уже Паша смотрел фотографии другого Семёнова, которые выдавал поисковик и среди которых были как портреты именитого фотохудожника, так и его работы, и там, среди работ, он увидел серию «Братские могилы», а среди фотографий серии — фото памятника, на котором были высечены… или выскоблены, на мраморе, две фигуры в полный рост с одинаковыми фамилиями… Но эти-то были явно не однофамильцы, а братья… два родных брата, да… были изображены в полный рост на одном широком памятнике: Пётр и Глеб, Пётр и Глеб, Пётр и Глеб, Пётр и Глеб — Сальниковы.

Может быть, всё-таки дело было в их именах, может быть, если бы имена были другие, у Паши не было этого наваждения: что это те самые… которых он запер на кухне бара, в котором он сам с тех пор ни разу не побывал, в который уговорил-таки заглянуть Ширина — на кухню, ну да… и Ширин никого там не нашёл и вообще ничего о них не услышал, что было теперь и не так удивительно — как всё остальное, потому что вот они где, оказывается, Глеб и Пётр, Пётр и Глеб…

Он быстро написал Семёнову ответ — что будет рад, тра-та-та, почтёт за честь и всё такое… Но при этом спросил о памятнике Петру и Глебу и ещё зачем-то перевёл приставку в электронном адресе — «tot» и, уже отправив письмо, подумал, что вот это было лишнее.

Через минуту пришёл ответ, в «теме» которого стояло: «Привет с того света!»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза / Детективы
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное