Контора Кука

И для Паши ясно было, что всё это — её многоходовка, цель которой — снятие с себя ответственности за дальнейшую «судьбу тех, кого мы приручили». Больше не несём ответственность, ни-ни: «…раз они так, то и мы — имеем право, nicht wahr? Ну правильно?» — говорила Лиля подругам по телефону в те смутные дни — не Коме, конечно, более далёким — подготавливала таким образом общественное мнение… «Имеем право» — во множественном числе — Лиля выстроила давно чаемый «четырёхугольник» и была довольна — решила задачку, ну да, и — была такова… Найти повод!.. А дальше уже идут готовые модели разборки, шестьдесят семь или сколько их там, пятьдесят — ways to leave your lover… При этом «наши представления о свободе оказались совсем не так просты, как нам казалось»…

И в результате нескольких дней, проведенных в семейных разборках, Ширин переместился — «подселился» к Паше, который располагал не самой большой, мягко говоря, жилплощадью, но зато флэт его был холостяцким, а жить в окружении чад и домочадцев своих дорогих друзей (половина которых после развода, как минимум, должна была точно перейти на сторону Лили, и надо было ещё понять, кто куда), всех этих деток, прибегающих с уроков, крики которых и раньше-то были ему укором, а теперь, когда разбежались после тридцати лет… «вот если бы были дети… а так ведь — вообще ничего не остаётся, одинокая старость…», такие ведь мысли…

Правда, в самом начале Ширин был настроен воинственно, и когда Паша уговаривал его вернуться — как будто его там ждали… Ну, попытаться ещё раз поговорить, по душам, все же люди… Ширин говорил, что всё, с него хватит «старой коровы», что он начинает новую жизнь .

Но после того как Софи перестала брать трубку, он тупо запил.

На работе он давно уже не был, возможно, его уже оттуда уволили, он не мог точно вспомнить, что он там в последний раз сказал, и потому боялся звонить, чтобы не разрушить свою же легенду, «вот вспомню, тогда и позвоню…»

Паше хотелось внушить Ширину мысль о том, что ему необходимо связаться со своим непосредственным начальством, но как-то язык не поворачивался давать «старшему товарищу» такие советы… зато он напирал всячески на то, что «они с Лилей — одно целое», что им просто необходимо — для мира во всём мире — жить вместе, что он, Паша, их просто даже не представляет по отдельности…

— Ну как не представляешь? — криво ухмылялся небритый Ширин. — А вот же я…

Паша хотел сказать, что Ширин совсем не похож на себя недельной давности, не говоря уже о двухнедельной… но молчал. Или уговаривал Ширина не пить: «сердце…» — но тот говорил, что теперь уже нельзя так резко соскакивать, вот от этого сердце может и не выдержать, не-не, пить сейчас резко нельзя бросать — ни в коем случае, он обещал начать «половинить», но пока это всё были пустые обещания и полные стаканы, и снова они чокались, и Паша «четвертинил», а потом просто уже не составлял компании: «завтра на работу»; Ширин посылал ему «воздушный чок» и опрокидывал водку или виски в одиночку.

Всё это Паша гораздо красочнее, чем это сделали мы, полагая, что не нужно это подробно описывать: запой — он и в Африке запой, nicht wahr… [48] описал Лиле, когда она позвонила ему на мобильный.

Он был на работе и, быстро сказав в трубку на немецком: «Варте маль» [49], — встал и вышел в коридор.

— У тебя там что, русские сотрудники появились? — спросила Лиля.

— Да нет, просто я не хочу думать, что говорить, имена, да и многие слова, понятны же на всех языках… Так вот. Говорю на эсперанто: караул! Если его сейчас же не вывести из этого состояния…

— Я звонила ему, — прервала его Лиля.

— Да? — обрадовался Паша. — И что же?

— А ничего. Я не могу ему дозвониться, с утра, весь день его набираю… И на мобильный, и на твой домашний. Как ты думаешь, где он может быть? Не у этой…

— Лиля, я же тебе говорил, что её больше нет, забудь. Это был абсолютный фантом…

— Да ладно, я же не ревную, как ты понимаешь. Просто — где он?

— Я не знаю, может быть, спит?

— В три часа дня… В общем, если я не дозвонюсь, будь добр, передай Лёве следующее: побаловались и хватит, не дети уже… Пусть собирает вещи и дует домой. Я его жду.

Проснувшись в час дня, Ширин увидел, что на улице солнце — после недели дождя, серости и сырости; и подумал, что можно перебратья с раскладушки на тахту — ту, что стоит на балконе, — в квартире было душновато…

Впрочем, выйдя на балкон, он поёжился: осеннее солнце уже не очень-то и пригревало, а «старая кровь ещё меньше…» — подумал он и хотел было вернуться в комнату… Но понял вдруг, что попал в мышеловку.