Читаем Контора Кука полностью

Он знал, где висят ключи, он видел, как их вешала Софи, целую связку, на гвоздь за дверцей технического шкафчика… Он ещё немного поколебался и решил: «Да, стоит. Однозначно: if это шутка, then они не страшны, даже если потом встретимся… Если же они в самом деле бандюки… и эта штука у них стреляет или плюётся… тогда пусть полежат в сейфе, а я уж постараюсь с ними больше не встречаться, забуду дорогу, мало ли в городе кабаков, в этом я уже насиделся».

Ключи были на месте, Паша взял связку и вернулся к железной двери. Она была немного приоткрыта, видимо, кто-то из придурков придерживал, подставив ногу, но с этим Паша справился, резко нажав на дверь рукой, а потом плечом, навалился всем телом, одновременно вставляя ключ в замочную скважину.

Уже после того, как он провернул ключ — для уверенности несколько раз, он услышал стук. Довольно глухой, дверь была — тот ещё бундес-бункер… К тому же за спиной Паши зазвучала музыка…

Толстый, низкорослый, квадратный какой-то… сорокалетний, наверно, мальчик в клетчатой кепке и массивных роговых очках приступил к работе…

Бар был маленький — танцевать особо негде, но диджеи, тем не менее, каждый вечер туда исправно приходили и приносили с собой квадратные чёрные чемоданчики или серебристые и честно пахали винил до последнего посетителя… Не очень громко, фоном так… Но стук в толстую дверь… в тупике коридора… в самом баре… благодаря этому фону — не будет слышен…

И диджей, хоть он и стоит ближе к двери, тоже не услышит — он в наушниках…

Переступив некую черту, Паша сравнительно легко решился на следующий шаг: он не стал вешать ключи обратно, а положил их к себе в карман. Думал было отделить тот, что от кухни, прихватить только его, но потом решил, что там могут быть два дубликата, некогда ему их было сверять-прикладывать…

Он вдруг услышал слова той песни, что поставил диджей…

Но надо сказать, что он не слишком-то удивился, потому что, несмотря на молодость, Паша был знаком со «сгущенкой», как он называл эти зоны концентрации совпадений, не понаслышке… Паша знал, что туда — на сгибы «как бы двойного бытия» или складки субстанции… которая в эти моменты — как сон в руку, только наоборот — из руки… Что туда можно попасть где угодно и когда угодно, а тут он ещё и «пыхнул» предварительно, так что вообще ничего удивительного… не было в том, что диджей поставил эту песню:

Let me sleep all night in your soul kitchenWarm my mind near your gentle stoveTurn me out and I’ll wander babyStumblin’ in the neon groves [6].

Паша только тихонько повторил: «I let you, I let you», но на другой мотив — «Мишели» Битлов… подошёл к стойке, положил на неё десять евро, помахал рукой в том смысле, что сдачи не надо, и вышел из заведения.

«Их не скоро отопрут, — думал он, на всякий случай всё-таки ускоряя шаг, — и хорошо, пусть посидят — будет время подумать, как шутить, с кем, когда… ну да и разберутся там наконец… с этой своей брызгалкой, а заодно и с кошкой Шрёдингера…»

В голове у него уже заработал «внутренний диджей», не слишком отличавшийся, надо сказать, от внешнего — он там поставил ещё одну песню The Doors… А потом уже Паша достал «внешний» источник, маленький MP3, вставил в уши наушнички, похожие на беруши, и включил альбом под названием «Террариум», который давеча скачал у Ширина. Подбив ногой пустую банку из-под «рэд була», он услышал голос Бутусова: «Гибрал-тар, Лабра-дор, из трубы свисает вор…»

* * *

«Знаешь, что мне это напоминает?»

«Нет, откуда мне знать? Это ты у нас тёртый перец… тебя то зарывали, то закрывали… тебе теперь в каждой ситуации , наверно, мерещится… что это уже было».

«Я имею в виду не ситуацию… Да какая там, в пизду, ситуэйшн, Глеб, откроют нас сейчас, курить кто-то пойдёт из этих их „своих“ — и отопрут».

«А Пашечку где искать? Ведь не догоним, сука-блядь, он уже дворами, дворами… Вот какая теперь изоляция транзакции…»

«Да хуй с ним. Я уверен, что он на самом деле ничего не слышал… Да и слышал бы, не запомнил».

«Так, а на хуя было тогда всё это?»

«На всякий пожарный, Глебушка, я уверен-то уверен, но и на старушку бывает шняга… Акция устрашения не повредит — да ты же сам так сказал, ты — первый, забыл, что ли?»

«Ну вот тебе, блядь, и транс-сакция… Устрашили, нах. Смешно, да? Замуровал нас лох в лохотроне… Эта труба, смотри, желоб, как для шариков лото, по которому скатываются… Ну только шарики большие… Да, так а что тебе это напоминает, ты говоришь?»

«Да вот это всё — вот и вот… Всё из железа, б… все дверцы, приборы какие-то, компасы, стрелки… Похоже на рубку звездолёта».

«Ой, я не могу… Я думал, карцер тебе это напоминает… Но компас в звездолёте — это круто, Петь».

«Да какой карцер, ты вообще видел…»

«Нет, не видал и не нюхал… Петь, ты чего? Что мы такого нюхали, чтобы в звездолёт попасть? Ой, я не могу…»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза / Детективы
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное