Контрабасы или Дикие гуси войны

Классы загажены и изуродованы, завалены разбитыми, поломанными столами и партами. Они, конечно же, исписаны и разрисованы как в любой нормальной школе «Русик + Лайла= любовь, «Леча — ишак».

Когда-то в 10 классе мы с Вовкой Некрасовым тоже расписали свой стол мудрыми изречениями, типа: «Знания рождают грусть. Чем больше знаний, тем больше печали».

На следующий день в класс пришёл директор, Владимир Андреевич Шкалович. Суровый и немногословный мужчина, ранее занимавший командные должности на флоте. Меня он не любил. Вовку терпел, поскольку его отец возил на «Волге» секретаря райкома и пил с нашим директором водку в райкомовском гараже.

Шкалович посмотрел на меня суровым взглядом строгого боцмана:

— Завтра приведёшь в школу родителей, предупреди, чтобы принесли деньги на новый стол, 86 рублей 14 копеек. — Потом перевёл взгляд на моего подельника, подумал и добавил: — или краску. Стол покрасить заново, чтобы утром был как новый.

Вовка нашёл краску у отца в гараже. Весь вечер мы красили парту. Краска вместо голубенькой оказалось ядовито синей, да ещё и замешанной на ацетоне. Стол, выкрашенный сначала масляной краской, а потом эмалью, вздулся пузырями и стал походить на отвратительную жабу, мерзкого синего цвета. Мы просидели за этой жабой до конца года, а на выпускном, Вовка на ней лишил невинности, гордость нашей школы Лену Лисицину.

По слухам отличницу лишали добродетели до этого и после, так что Некрасову я не верю, вполне возможно, что он просто был пьян и ничего не понял.

В углу класса, валяется разбитый школьный глобус, там же разбросаны старые тетради, газеты и учебники. Я подобрал хрестоматию по литературе. Теперь перед сном я читаю. Предпочитаю русских и зарубежных классиков.

В последнее время я физически не могу читать бред современных авторов, по простой причине, что они сами ничего не понимают в жизни.

Бой с тенями

Мы спим в бывшем пошивочном цехе, переделанном под кубрик.

Когда-то это была обычная, классическая, швейная мастерская. Со стенами, выкрашенными в голубенькую краску, побеленными извёсткой потолками. С решетками на окнах первого этажа, сваренных из прутьев арматуры. С разбитой доской передовиков производства, забытой в углу, портретом вождя революции, обнаруженном в подвале, и подвальными крысами, которые появлялись в самых неожиданных местах, внося крики и оживление в наш и без того беспокойный ритм жизни.

Степаныч раздобыл где-то двухъярусные металлические кровати с панцирной сеткой. Кровати кое-где покрылись ржавчиной, не хватает также металлических спиралей, но всё же это лучше чем спать на деревянных топчанах, называемых вертолётами. Окна кубрика заложены мешками с песком, в углу печка-буржуйка. Для уюта и удобства мы притащили сюда стол и стулья. У входа ящики с патронами. Там же несколько автоматов. На стволы надеты солдатские кружки.

Я, не раздеваясь, падаю на кровать, автомат ставлю рядом с кроватью. Закрываю глаза, и представляю, что держу в руке теплую Машкину ладошку. Медленно, но неотвратимо проваливаюсь в сладкую нирвану. Мне снится сон. Я тряпичная кукла, обыкновенная марионетка, играющая в спектакле. К моим голове, рукам и ногам привязаны нитки, которые заставляют меня двигаться, шевелить руками, ногами. Левой…правой, движение руками, какие то чужие, не мои слова.

Вокруг меня такие же куклы. Мы исполняем всё, что нужно нашему кукловоду ходим, дерёмся, смеёмся и плачем. Зрителей не видно.

Но они где-то здесь, рядом, они наблюдают за нами, я ощущаю их присутствие, дыхание, взгляды из темноты.

Мне некогда думать, в голове только одна мысль — не выпасть из ритма, шагать в ногу. Раз-два, прямо, раз-два влево.

Внутри меня поднимается злоба и бешенство. Я хочу закричать: Не хочу! Я выхожу из игры! Но натянутые нитки не дают мне остановиться и спектакль продолжается. Наконец всё закончено, я стою на краю сцены, с бессильно опущенными руками и вдруг, слышу аплодисменты зрителей.

Просыпаюсь от частых хлопков тах-тах-та….та-татах….Это не овации, это садит пулемёт.

Бросаемся к окнам, превращённым в бойницы. В небо взлетают осветительные ракеты, оранжевые тени скользят по земле. На улице не видно ничего: темно-синее небо и чернота, и в этой темноте летят трассеры.

Беленко спросонья кричит:

— Блядь! Кто стреляет?

Ему отвечают:

— Кто, кто? Марсиане в пальто!

К пулемётным очередям добавляется стрекот наших автоматов.

Прибегает Степаныч:

— Тихо, раздолбаи, прекратить пальбу!

Объясняет, что случилось. Ночью, часовой заметил огонёк сигареты в слуховом окне на чердаке школы. Решил, что там прячется вражеский снайпер. С перепугу, в течение двух минут расстрелял два магазина. Стрельбу услышал пулемётчик на крыше комендатуры, поддержал огоньком. Потом вступили в бой наши бойцы и омоновцы. Воевали полночи. Трупы боевиков в школе не обнаружили. Ротный сказал, что скорее всего ваххабиты унесли их с собой.