Контраходцы (ЛП)

По зову Голгота Арваль присоединился к Стае, я наклонила голову, все разом напряглись, молча, не сговариваясь — инстинктивный рефлекс стадного животного. Мы не выберемся поодиночке, никто, даже Гот, мы были просто кучкой хрупкой движущейся плоти, спаянной в блок, разъединившись же — почти ничем, хрупче надтреснутой деревяшки, готовой расколоться под порывом, опилками перед дуновением. И все это знали, и лучше остальных — Пьетро и Сов, которые добрую половину времени проводили спиной к дождю, лицом к нам, чтобы получше жестами и голосом связать Таран — Таран со Стаей, Блок с крюками, — порой лишь взглядами, несколькими словами, несущими порядок, ритм или симпатию.

? Очень скоро все раскисает. Латеритная глина ничего не впитывает. Голгот вытащил нас из оврага, он сильно забирает в сторону, бросает Арваля обратно на разведку. Но он не может уйти от месива, которое накапливается под нашими кошками. Дождь усиливается. Как и ожидалось, ветер ускоряется. Вязнем в глине. Наша одежда, совершенно промокшая, липнет к суставам. Когда мне все же удается раскрыть глаза, я не вижу почти ничего успокаивающего. Только зеленые клубки перекати-поля придают материальность пространству. Мы наталкиваемся на них, мы пробираемся сквозь них, колемся о них. Светлые клоки блестят, ложатся под порывами ветра. Очень отличаются от земли, которая приобрела ржавый цвет. Свет сероватый, мутный. Голгот прокладывает трассу примерно на восток-юго-восток. Он ведет нас у края гребня, на полпути вниз по дюне, ищет встречный ветер...

— На девять часов бродяга!

— Эрг, готовность!

— Дай ему подойти, Эрг, он ранен!

) В нашем поле зрения неясно прорисовался залитый дождем силуэт, почти сложившийся пополам, он шатается. Его толкает удар ветра — слышен отдаленный шлепок... Человек упал, с трудом встал на одно колено — снова тяжело свалился, головой вперед, будто упился в хлам, он оглушен. Попытался продолжить движение на четвереньках, но ветер не дает, он явно не умеет предвидеть порывов ветра — из породы убежищных... Сблизились! Голгот не изменил своего курса ни на йоту, но жестом велел мне выйти из Тарана и посмотреть. Этот довольно высокий парень рискнул сунуться в островок грязи, вот радость какая… Он увидел, что я иду, и положил руку на бумеранг за поясом, но я успокоил его, разведя руки. Из-за шума ливня я вынужден орать:

— Так далеко не уйдете, верно ведь?

— У моей повозки сломалась мачта... У всей эскадрильи поломались...

— Вы Косые?

— Ага... Но не мародеры... Кочевые старатели... Мы собирались поставить решетки на оси Беллини... Попали в бурю... — Парень отвечал мне, не вставая с колен. С волос капала жирная грязь, дождь светлыми красными струйками смывал с его предплечий кровь.

— Пытаетесь добраться до деревни?

Он кивнул, и:

— Вы знаете, где она? — спросил он, непроизвольно сглотнув.

— Полчаса вниз по ветру.

Парень расширил глаза, залепленные грязью. Пока несколько долгих секунд он смотрел в подветерье, орда двигалась в наветерье — треугольным строем, с волочащимися по глине санями, растворяясь на ходу в толще дождя... Дважды он заставлял меня повторять «вниз по ветру». Он явно ничего не мог понять. Да и кто бы смог?

— Но вы-то куда идете, вы-то, в таком разе?

— К верховьям.

Он снова сделал паузу, не в силах подняться.

— Но, черт возьми, вы кто?

— Орда.

— Та самая Орда Контраветра? Орда Девятого Голгота?

— Да.

Он, кажется, попытался осмыслить — насколько был в состоянии. Потом растерянно потряс головой, коротко махнул рукой, хотел еще раз переспросить, но это было выше его сил, концы с концами у него не сходились, и тогда:

— Мне можно пойти с вами обратно вверх?

— Становись за мной — как можно ближе. Когда мы вернемся к нашим, я сразу перейду вперед, на свое место в Таране, сразу за Голготом. Тебе просто нужно встать сзади между двумя крюками. Но будь начеку: когда услышишь «Ложись!», ты не пытаешься ни над чем задумываться — ты плюхаешься на землю. Понял?

— Спасибо.

Вернуться в строй было непросто: мне несколько раз пришлось тянуть его при подъеме на холм и спуске с него, у него было плохо с опорой, плохая интуиция на всплески ветра и, вероятно, он уже выбился из сил. Пока добирался до своего места в Таране, я уже пожалел о своем жесте. Он должен был лечь обузой на крюков, нагрузка на которых и так была огромной. Ни братья Дубка, ни Барбак не проронили ни малейшего звука, когда он к ним встал... Мы шли вдоль линейного леса, дул беспорядочно мечущийся ветер, который постоянно крутил, с боковыми порывами, выбивающими из равновесия. Сила потока была теперь такой, что Голгот выкрикивал «Цепь!» поминутно. «Цепь!», и все немедленно хватали друг друга за пояса. «Цепь!», и срабатывала коллективная монолитность: порыв ветра проносился по нам, не находя щели, которая позволила бы нас разъединить. Мы строили блок. Мы были блоком. Безупречным. Нераздельным. Уцелевший Косой позади, вероятно, ничего не понимал, но он следил за движениями, он цеплялся, он тянул руки, он кричал «Блок!» с нами, когда слышал «Цепь!». И тут…

— Ложись!