Контраходцы (ЛП)

Кончиться здесь, умереть, когда можно было попроситься в колодец — в этом нет позора, — и подождать! Я забочусь, облегчаю боль, и даже подлечиваю. Ты околеешь, Альме. Маленький орешек, раздавленный скалкой на плитах, аккуратно, крак, черепная коробка, настежь. Все будет чисто, быстро. Я не паникую уже десять минут, у меня больше нет спазмов, я по ту сторону грани. Перешла ее, никаких сомнений.

? Что за плотное дерьмо, этот фурвент, прямо каша. Тридцать лет, как он меня смешит чуть не до упада. На одной ножке. Уцепившись за скобу двумя пальцами. Прямо сказать, спереди бьет не так жутко: ну добрая оплеуха, девка сильней пукнет, ерунда. Отрыжка. А сзади — только гляньте на них: как топором прошлось. Хвост разнегодовался — плечо им с бедром зашкурило, манишка покосилась... Надо сказать, они так привыкли жить за Стаей, как за наседкой, что малейший блааст — и у них кровь из носу! Так просморкайтесь, щенки: идет кой-что покрепче! Ороши, про нее говорят, что угодно — она важничает, она придирается... Но без ее пытливой головки с ветрячком внутри мы все бы закончили тем, что жрали бы брусчатку в дамбе. Со мной во главе. Хоть в шлемах, хоть без. Встречная волна, она завибрировала, как колокол в звоннице — а Эрг-то хотел подвязаться так близко, в двух метрах от клыков! Давай, боец, покажи нам. Чвяк! И вся орда корчится на граните. А рядом веселенькая подпись к картинке: «34-я Орда во главе с Девятым Голготом. Прекрасные перспективы — отличная трасса. Мертвые мудаки, расплющенные об стену из-за ошибки считывания циферок с барометра. Погребены в осколках.» Привет 35-й в низовьях!

) Ороши, прилаживающая флюгерок обратно на плечо, подошла ко мне. Ее безделушка все время меняла направление: «Они идут» — сказала она, — «что будем делать?» Она прекрасно знает, что Голгот не сдвинется с места, что Пьетро отказывается признать их реальность, и что другие либо боятся их, потому что не понимают, либо за ними бегают, не осознавая рисков.

— Здесь их очень много? Ты успела подняться на вершину фареола?

— Скажем, десятки.

— Каких размеров?

— Самые маленькие хроны объемом с горса. Самые большие могут занять всю воронку...

— Яйцевидной формы?

— Да. Некоторые из них покруглее, но растягиваются по мере дрейфа.

— Насколько быстрые?

— Достаточно медленные, чтобы уклониться от них, если они пойдут через гавань. Но я бы не хотела наводить панику на Альме, которая и так в шоке от ранений. И на Аой.

— Тебе нужно поговорить с Караколем...

— Уже сделано. Он говорит, что может распознать кое-какие — по их цвету. Иногда по звуку или запаху.

— А ты?

— Мой наставник научил меня читать некоторые временами повторяющиеся глифы на их оболочках, но опыта ничто не заменит... А... ты?

— Я всего лишь писец.

— Сов...

— Все, что я знаю, взято из путевых дневников. Представь себе, не было орды, которая бы не упоминала о них. У каждой была своя теория, свои соображения, свои советы... Если не считать того, что мы так и не нашли дневников погибших орд! Это ограничивает ценность моих знаний. Я могу различить хроны чисто физически, самые простые, ну и...

— А вот и первые...

Оставив остальных подлечиваться, мы перелезаем через край воронки гавани. В ореоле красной пыли, среди дюн и впадин равнины, они появляются изо всех точек линии горизонта — без видимого порядка, разбросанные и накатывающиеся постепенно, как гладкие и тусклые кучевые облака, словно завитки, украденные у ветра. Серебряные точки, размером не больше шариков, то образуются, то распадаются...

— Похоже на армию...

— Орда, только без Голгота, который бы ее объединил...

— Скорее без Пьетро и тебя... Это на вас держится единство группы.

Если сам ветер и начал снова крепчать, то на поступь хрона, приближающегося к нам со скоростью человеческого шага или чуть быстрей, он, кажется, не влияет вовсе. До хрона сейчас меньше ста метров. Становится тревожно, это чувство растет при виде того, как он бесшумно скользит в нашу сторону со своими выпуклыми очертаниями, своим вытянутым коконом с реющими стенками, не пропускающими свет... Вокруг хрона ветер словно замолкает, звук растворяется и глохнет. Это облик самой движущейся глухой тишины, присутствие безликое, неоформленное, но с физически ощутимой мощью.

— Пусть подойдет...

Он теперь в десяти метрах от нас, я отодвигаюсь; Ороши смелее, она все еще выжидает. Заряды песка проникают сквозь его панцирь и выходят с другой стороны блестящими влажными бусинками, липнущими к земле. У Ороши срабатывает тот же рефлекс, что и у меня, дурацкий, конечно — бросить горстку в оболочку хрона. Крупицы кристаллизуются, а затем тают внутри. Сблизи в поверхности нет ничего органического, она скорее похожа на лист жидкого текучего металла, который Леарх иногда получает при высокой температуре в своем тигле. Ничего такого, во всяком случае, отчего захотелось бы рискнуть своей рукой.

— Я брошу камень? — осведомляется Ороши, хотя на самом деле это не вопрос.