Крики. Боль. Дым. Я все еще мог попробовать это.
— Это шрам, — прошептала я хриплым голосом, а сердце застряло в горле.
Память. Террор. Я все еще чувствовал его вкус на языке.
Пронзительный крик моего ребенка еще несколько дней звучал в моих ушах.
— Кто сделал это с Колом? Голос Алессио был спокоен, но в нем проглядывал намек на горячность.
Мужчина был мертв. Он больше не представлял угрозы. Должен ли я сказать ему? Я верил, что Алессио никогда не причинит вреда Колу. Мое сердце было совершенно другим. В глубине души я знала, что он никогда не причинит вреда Колу. Он никогда не причинил бы мне вреда. Физически. Моё сердце было совершенно другим.
Иногда лучше было оставить призраков там, где им место. В прошлом.
Теперь я был старше. Надеюсь, немного умнее. Теперь я узнал шрамы Алессио, потому что шрам Кола был точно таким же. Окурки. У меня сжалось сердце при мысли о том, что Алессио пришлось пережить в детстве.
Он был продуктом испорченной семьи. Это заставило меня еще больше ценить свою семью. Признание в том, что Кол был его, застряло у меня в горле. Было что-то в том, что я увидел Алессио в одной комнате со своим сыном, и мне захотелось признаться ему, что Кол принадлежит ему.
Я не собирался скрывать это от него. Я хотела, чтобы у Кола были мы оба, но все сложилось иначе.
Меня пронзила боль вины.
Я должен сказать ему сейчас. Я знал, что должен. И все же те последние слова, которые он сказал мне в Лондоне, удержали меня. Он мне больно. Разбил мое сердце. Он ни разу не признался и не извинился. Это была улица с двусторонним движением. Я ничего ему не был должен.
И все же держать сына подальше от себя было намного хуже. Если только он не хотел ребенка.
Не то чтобы мы когда-либо об этом говорили.