Контракт на гордость

– Николай Григорьевич, здравствуйте! – я оглашаю звонким криком зал и на всех парах несусь к человеку, который стал наставником и для меня. Не замечая, что кудрявый двухметровый брюнет на ринге приостановил бой и теперь с любопытством поглядывает то на меня, то на Волкова. Я прижимаюсь к шершавой морщинистой щеке и честно, искренне выдыхаю: –  я так соскучилась.

– Я тоже скучал, Лизавета, –  Вронский целует меня в лоб и критично осматривает новую прическу. Морщится, страдальчески закатывает глаза и с укором в голосе спрашивает: – что за мода у молодежи пошла? Зачем кудри свои обстригла?

– Дура потому что, – повинно склоняю голову и стараюсь срочно переключить внимание грозного тренера на кого-нибудь другого. Например, на изображающего статую Аполлона брюнета, замершего на покрытии: – к соревнованиям готовитесь?

– Господи упаси, – Григорич очень натурально крестится и, смахивая со лба воображаемую испарину от испуга, поясняет: – этот обалдуй заскакивает иногда в гости.

Сопровождаемый моим хохотом и нелестными комментариями Вронского, парень с показушной легкостью перепрыгивает через канаты и направляется к нам. Играя мускулами на литом, в меру накаченном, тренированном теле.

– Филатов Иван, – брюнет протягивает мне ладонь для рукопожатия, но я не успеваю ему ответить из-за того, что Саша на полпути перехватывает мое запястье и резко дергает к себе так, что я впечатываюсь в его грудь.

– Младший брат Глеба, – хмуро уточняет Волков, и я осекаюсь. Запал поскандалить исчезает сразу, как будто горящие угли залили водой, а руки сами собой обвиваются вокруг Сашиной талии. Потому что желание поддержать его с годами никуда не делось. 

– Двоюродный брат, – поправляет Волкова Иван и, наклонившись, доверительно сообщает: – и я тоже от него не в большом восторге.

Глава 10

Лиза 

Может, все мужчины — наркотик?

Иногда от них начинается депрессия,

а иногда, как сейчас, от них вырастают крылья.

(с) к/ф «Секс в большом городе».

– И кстати, я к вашим теркам не имею никакого отношения. Я вообще в Питере в военке чалился, когда у вас все случилось, – беззлобно сообщает Филатов и неторопливо стаскивает футболку, чтобы вытереть ею пот со лба. Хмурится, не дожидаясь от меня комплимента в адрес шести идеальных кубиков его пресса, и подначивает напряженного Сашку: – но если тебе так сильно хочется выпустить пар, добрый Иванушка всегда к твоим услугам.

– Решил взять реванш за прошлый… десяток поражений? Или сколько их там было? – с усмешкой возвращает собеседнику подачу Волков и бездумно поглаживает мою спину под аккомпанемент звучного зубовного скрежета. А я едва удерживаюсь от вопроса, не мешаю ли я им двоим.

– Почему бы и нет? – снова цепляет ослепительную улыбку Ванька и пытается втянуть меня в их противостояние: – особенно если принцесса пообещает поцелуй победителю!

В этот момент сказать самодовольному брюнету хочется много. И то, что он охренел и губозакаточную машинку я ему организую по распродаже. И что его полуголая тушка меня совсем не впечатляет, слюни не текут, и желание записаться в клуб его фанаток спит беспробудным сном. Под конец моя фантазия и вовсе доходит до запрещенной расчлененки, от подробного описания которой парней спасает Григорич.

– Так, орлы, – гаркает он командным тоном и, выуживая меня из крепких Сашкиных объятий, едко добавляет: – мериться пиписьками можете сколько угодно, только Лизавету не вмешивайте. Что встали? Марш на ринг, а мы чай пить.  С крекерами.

Новый кабинет Вронского совсем не похож на старую пыльную каптерку: мебель добротная, дубовый письменный стол, удобное кожаное кресло и широкое окно на пол стены. Одна полочка с кубками осталась неизменной, правда, наград сейчас как будто вдвое больше.

– Как дела ваши, Николай Григорич? Как дочка, внуки? – и пока наставник кипятит воду и засыпает черный чай с травами в пухлый заварочник, я натыкаюсь на наше с Сашкой фото. Все-таки старик невероятно постоянен в своих привязанностях.

– Так переехали в Москву давно уже. Навещают раз в год, звонят иногда, – поддавшись затапливающей изнутри волне из обиды и нежности, я подскакиваю со стула и, мазнув губами по щеке тренера, начинаю хлопотать вместе с ним. Протираю полотенцем фарфоровые чашки, насыпаю печенье в пиалу и даже складываю из салфеток розу, в то время как Вронский меня успокаивает: – все нормально, Лизок. У меня здесь своя семья, спортивная. Ребята не бросают, с клубом помогли, ремонт сделали. Саня каждую неделю заскакивает, не обижает старика.  

В общем, к чаепитию мы приступаем минут через десять, когда по комнате ползет дурманящий аромат из душицы, шалфея и мяты, а из зала доносится странный звон. Мы обмениваемся понимающими взглядами с Григоричем, и я без зазрения совести нацеливаюсь на акациевый мед – все-таки Волков уже большой мальчик, сам справится. А если не справится, медицинский кабинет – третья слева дверь по коридору.