- Я хотел бы знать, что мне предстоит делать, - сказал на другой день Дак, стоя навытяжку перед брюнетом в комендантской, куда был вызван для разговора.
- Очень скучную и неинтересную работу. Да ты сядь, если хочешь еще что-то спросить. У нас стоять не принято.
- Она опасна?
- Нет, если будешь точно выполнять инструкции.
- А почему именно нас?
- Потому что далеко от поселка. Это целый месяц втроем, потом неделя отдыха - и опять на месяц. Из "стариков" желающих мало. Поэтому ставим новичков. Что еще?
Но первый месяц Дак, как, впрочем, и остальные, работал отнюдь не на безлюдье.
- Сначала подготовьте себе жизненное пространство, - сказал блондин, когда их партия, облаченная в скафандры с воздушной подводкой, погрузилась на платформу и навострилась следовать к месту действа.
Это было уже снаружи купола, и у Дака поневоле засосало под ложечкой, чуть он представил себе, что будет, если платформа перевернется и шланги отсоединятся. Но платформа переворачиваться, кажется, не собралась, по крайней мере доехали они благополучно. Их расставили по бригадам, и там Дак воочию имел удовольствие лицезреть, как создаются те уютные газоны, на одном из которых ему вчера так приятно лежалось.
Весь процесс ему пришлось наблюдать от начала и до конца. Разворачивалось действо так.
Сначала вибраторами в скале вырубалась прямоугольная яма размером 40 на 50 и глубиной в 3 метра, причем весь грунт выбирался и складывался в насыпь вдоль длинной стороны котлована. Далее выбранная масса пропускалась через машину зверского вида. Машина медленно ползла, вбирая в себя все, что ни попадя, и выпускала это самое все с противоположного конца раздробленным в мелкую крошку и песок.
Сделав свое разрушительное дело, вышеописанный агрегат удалялся, и его сменял следующий механизм, настроенный на созидание. Этот поглощал песок и выбрасывал его из своего нутра уже не россыпью, а в виде пенокирпичиков. В обязанности Дака входило ставить эти кирпичи на транспортир и отправлять вниз. Внизу кирпичи укладывались рядками и приваривались друг к другу опять же с помощью песка. Дак засыпал песок между блоками, рабочий пускал в ход какую-то штуковину, испускавшую тонкий луч яркого света, и все превращалось в монолит. Такими же блоками устилался пол.
Когда все это снова было засыпано останками ранее извлеченного грунта, и бригада ушла на новое место, Дака передали в распоряжение следующей группы специалистов, уже по стекольным работам. Они важно именовали себя монтажниками. Действительно, процесс сборки трехслойного стеклянного покрытия, общая толщина которого составляла метр, а высота раз в пятнадцать больше, трудно было бы назвать иначе: прозрачные кусочки, из которых оно состояло, соединялись в единое целое с помощью тоненьких жилок двутаврового сечения. Для герметичности шов заполнялся некоей пластичной быстротвердеющей массой - в общем, со стороны все казалось изящно, просто, легковыполнимо.
После монтажников настал черед трубников. Эти снова разрыли грунт и прошлись туда-сюда еще одной машиной. Трубы выросли прямо из песка - залюбуешься. Ушли трубники - явились батарейщики. Батарейщики занялись потолком.
В первые две недели Дак сильно уставал. Таскать на себе скафандр само по себе было нелегко, да и кирпичики в здешних условиях весили предостаточно. Возвращаясь в "казарму", как он окрестил здание, где им пришлось временно обитать, Дак вытягивался на кровати и предавался безделью. Заняться все равно было нечем. Он слушал радио на двойном языке, смотрел такие же телепередачи и пытался понять, какую пользу может извлечь из пребывания в этом "приюте для тихопомешанных".
В первый же выходной он вновь отправился изучать местные маршруты. Дойдя до фонтана, возле которого ему так уютно мечталось в прошлый раз, он остановился. Один из "его" камешков был уже оккупирован. Возле фонтана сидела девушка. Девушка как девушка, все при ней, подобно остальным здешним девушкам. Однако в этой Даку показалось нечто на особинку, и вместо того, чтобы пройти дальше, он наоборот приблизился, желая получше ее разглядеть.
Разглядев, он ощутил укол жалости. Выражение девичьего лица, обращенного к струящейся воде, растрогало бы любого: на лице было написано выражение такой безысходной душевной муки, такого горя, что казалось невозможным даже подойти и спросить, что именно у несчастной стряслось. Глаза ее неподвижно смотрели вперед, но вряд ли чего видели. В них словно застыл немой вопрос: "За что?"
Первым побуждением Дака было подойти и заговорить, но он осадил себя. Утешать девиц он умел, но на это требовалось нечто большее, чем небритая физиономия и босые ноги. Будь он при деньгах, можно было бы пригласить ее куда-нибудь и неплохо провести вечер - девица явно не казалась недоступной. Можно было даже и не спрашивать ее ни о чем: конечно же, ее кинул любовник, и в таком состоянии весь ихний пол легко бросается на первый же зов, только помани.