– Какая наглость! – возопила Глория. – Нужны мне ее любезности! Нет, что она себе вообразила! Да пусть она себе засунет свой крюк в одно место!
Глория заметно побледнела. Жюли сжала ей плечо.
– Ты не собираешься расплакаться, я надеюсь? Подожди хотя бы, пока они уйдут.
Глория не отвечала. Она не могла говорить от душившего ее гнева.
– Пошли за доктором, – сказала Жюли Клариссе.
– Нет, не надо доктора, – простонала Глория. – Сейчас пройдет. Но ты увидишь, что я была права. Сегодня Нелли не явилась, даже не извинившись. Завтра будут другие. Чем я это заслужила?
Доктор Приер отозвал Жюли в сторонку.
– Волноваться особенно не из-за чего, – тихонько начал он, пока Кларисса перестилала постель. – Но за ней нужно приглядывать. Что-то ее тревожит, впрочем, мы с вами об этом уже говорили. Вы не догадываетесь, что это может быть? Она ни с кем не ссорилась?
– Что вы, доктор! – протестующе отозвалась Жюли. – Она здесь со всеми дружит.
– А почту она получает?
– Нет. Ей присылают, конечно, отчеты из банка и прочее, но вы ведь не это имеете в виду?
– А что, она все еще ведет свои дела? Играет на бирже?
– Нет, что вы. У нее есть агент, который всем этим занимается. Так что мы можем спать спокойно.
Качая головой, доктор принялся не спеша складывать стетоскоп.
– Тогда я и вовсе ничего не понимаю, – произнес он. – Дома у нее все в порядке. Денежных затруднений нет. Она устроена с комфортом и удобствами. Одним словом, ни малейшей причины для тревоги просто не существует. И тем не менее что-то ее пожирает. Она спит все хуже и хуже. Аппетит пропал. Сегодня утром поднялась температура, правда небольшая – 37,8. Будь ей тридцать лет, все это, разумеется, не имело бы никакого значения. Но в ее возрасте малейшее отклонение от нормального хода вещей может повлечь самые серьезные последствия. Никаких органических расстройств я у нее не обнаружил. Если вы не против, я приведу к ней одного своего коллегу. Он очень хороший невропатолог, хотя ей мы об этом, разумеется, не скажем. Ни к чему драматизировать.
Он снова подошел к Глории и заговорил с ней тем фальшиво бодрым голосом, каким врачи любят говорить с больными, стараясь их обмануть:
– Вам нужно хорошенько отдохнуть, моя дорогая! Думаю, что ничего серьезного у вас нет. Человек, доживший до ста лет, может презирать время. Знаете, у меня есть превосходный друг, профессор Ламбертен, и как раз сейчас он проводит отпуск на побережье. Я знаю, что ему очень хочется с вами увидеться. Вы не будете возражать, если я приведу его сюда? Скажем, завтра или послезавтра? Он так много слышал о вас. Между прочим, и сам когда-то играл на виолончели. Вы всегда были для него предметом восхищения.
– Пожалуйста, – чуть слышно отвечала Глория. – Только пусть поторопится, а то может не застать меня в живых.
– Это что еще за мысли! – рассердился доктор Приер.
Глория с безнадежностью махнула рукой.
– Все, чего я хочу, – это дотянуть до Дня Всех Святых, – с почти искренним равнодушием проговорила она. – А дальше…
– Помилуйте, но почему же именно до Дня Всех Святых?
– Потому что в этот день моей сестре исполняется сто лет, – объяснила Жюли.
Тогда доктор легонько постучал Глорию по плечу.
– Ну что ж, я обещаю вам, что вы прекрасно дотянете до Дня Всех Святых. А дальше… А дальше будете тянуть еще и еще, поверьте моему слову!
Он взял в руки свой атташе-кейс, и Жюли вышла проводить его.
– Она ждет Дня Всех Святых не как праздника и даже не как дня своего рождения, а как некоей особенной, исключительной даты. Дело в том, что в этот день ей должны вручить орден Почетного легиона.
– Так вот из-за чего она сама себя терзает! Ну, вы меня успокоили. Хотя я все-таки никак не могу понять одной вещи. Ведь радость должна была придать ей сил. А она как будто чего-то боится, я это чувствую. А что вы об этом думаете?
– Я думаю, что моя сестра обожает, чтобы ее жалели, вот и все. Ей всегда необходимо, чтобы вокруг нее все вились, чтобы все за нее волновались. Короче говоря, ей необходимо быть в центре внимания.
– Вы правы, у меня сложилось такое же впечатление. И все-таки я убежден, что дело не только в этом.