Контракт Паганини

– Я вам говорил, что у меня только те инструменты, на которых играл Паганини? – спросил он. – Это единственное, что меня занимает. Говорят, Паганини ненавидел собственное лицо… и я уверен, что он продал душу за то, чтобы его любили. Он сам называл себя обезьяной… но когда он играл, женщины приползали к нему на коленях. Так что дело того стоило. Он играл и играл, пока от него не начинало пахнуть серой.

Аксель посмотрел в панорамное окно, за которым неподвижно лежало тяжелое необъятное море. Сквозь маленькие окна, выходящие на носовую часть, угадывались очертания вертолета, на котором его доставили на яхту. Мысли Акселя метались между чудовищным фильмом и поиском возможного пути к бегству.

Внезапно накатила страшная усталость. Он сидел неподвижно, слушая, как Рафаэль рассуждает о скрипках, о том, что Страдивари любил высокие звуки, о твердости дерева, о долго растущих кленах и елях.

Рафаэль прервался, снова безжизненно улыбнулся и сказал:

– Пока вы сохраняете лояльность, вы сможете наслаждаться всем, что умещается в первой чаше весов. Новая печень, сладкий сон и жизнь, какой вам хочется. Единственное, что от вас требуется – это не забывать о нашем с вами контракте.

– Вы хотите, чтобы я подписал разрешение на экспорт.

– Я все равно так или иначе получу его, но я не хочу принуждать вас, не хочу убивать, это было бы расточительством. Я хочу…

– Моей лояльности, – закончил Аксель.

– По-вашему, это глупо? Подумайте минутку и вспомните всех, кто в течение вашей жизни был вам по-настоящему верен.

Оба замолчали. Аксель смотрел в пустоту.

– Вот именно. – У Рафаэля сделались печальные глаза.

109 Контракт

Аксель открыл лежавшую на столе папку. В ней содержались все документы, необходимые для того, чтобы грузовое судно «Бычок» получило разрешение покинуть гавань Гётеборга с большим грузом оружия.

Не хватало только подписи Акселя.

Сын Рафаэля, Питер, вошел в зал; у него было бледное отсутствующее лицо. Питер нес красивейшую скрипку – темно-красный инструмент с изогнутым корпусом. Аксель сразу понял, что это Амати – настоящий Амати, за которым хорошо ухаживали.

– Кажется, я уже упоминал о нем. Думаю, известная музыка будет соответствовать тому, что мы сейчас сделаем, – ласково сказал Гуиди. – Это скрипка его матери… а давным-давно на ней играл Никколо Паганини.

– Ее создали в шестьсот пятьдесят седьмом году. – Питер вынул из карманов ключи и мобильный телефон, бросил их на стол и положил скрипку на плечо.

Дотронулся смычком до струн и протяжно заиграл. Аксель мгновенно узнал мелодию – вступление к самому известному произведению Паганини. «Каприс № 24», который считается самым трудным произведением в мире. Юноша играл словно под водой. Слишком медленно.

– Это очень выгодный контракт, – тихо заметил Рафаэль.

Небо все еще было светлым, панорамные окна отбрасывали в салон обильный серый свет.

Аксель подумал о Беверли – как она забиралась к нему в кровать в психиатрической клинике и шептала: «Вокруг тебя свет, я увидела его еще в коридоре».

– Как по-вашему, вы готовы? – спросил Рафаэль.

Аксель не вынес пустых глаз Рафаэля. Он отвел взгляд и взял лежавшую перед ним ручку. Услышал, как колотится сердце, и попытался скрыть, что тяжело дышит.

На этот раз он не станет рисовать приветственные рожицы. Он поставит свою подпись и будет молиться, чтобы Рафаэль Гуиди остался доволен и позволил ему вернуться в Швецию.

Аксель почувствовал, как ручка дрожит у него в пальцах. Он обхватил кисть другой рукой, чтобы унять дрожь, перевел дыхание и осторожно подвел перо к пустой строке.

– Подождите, – сказал Рафаэль. – Прежде чем вы что-нибудь подпишете, я хочу убедиться, что вы останетесь лояльны ко мне.

Аксель поднял на него глаза.

– Если вы на самом деле согласны превратить свой кошмар в реальность в случае нарушения договора, докажите это, поцеловав мне руку.

– Что? – прошептал Аксель.

– Мы заключаем контракт?

– Да.

– Так поцелуйте мне руку, – кривляясь, сказал Рафаэль, словно изображая дурачка из старинной пьесы.

Мальчик играл все медленнее. Он пытался заставить пальцы двигаться живее, менял аппликатуру, но ошибался при сложных перестановках, запинался, потом продолжал играть.

– Не останавливайся, – сказал Рафаэль, не глядя на него.

– Для меня это слишком сложно. И я плохо играю.

– Питер, стыдно сдаваться, даже не…

– Знаешь что, играй сам! – перебил мальчик.

Лицо Рафаэля сделалось похожим на пыльный обломок скалы.

– Будешь делать, что я говорю, – сказал он с деланым спокойствием.

Юноша замер, уставившись в пол. Рука Рафаэля потянулась к молнии спортивной куртки.

– Питер, мне понравилось, как ты играешь, – спокойно произнес он.

– Кобылка покосилась, – почти шепотом подсказал Аксель.

Питер посмотрел на скрипку и покраснел.

– Ее можно исправить? – спросил он.

– Тут нет ничего сложного. Если хочешь, я поправлю.

– Это надолго? – спросил Рафаэль.

– Нет.

Аксель отложил ручку, взял у мальчика скрипку, повертел, ощутил легкость инструмента. Раньше ему не доводилось держать в руках ни настоящую Амати, ни инструмент, на котором играл Паганини.