Контракт Паганини

Комиссар нажал «отбой», одновременно поворачивая на Белльмансгатан.

— Я говорил с Даниэллой Рикардс, — пояснил он Саге.

— Что она сказала?

— Она думает, что через пару дней мы сможем допросить Пенелопу, но что сначала нужно подыскать ей новое жилье — Пенелопа отказывается оставаться в подземном помещении…

— Ничего более надежного у нас нет.

— Но она не хочет там оставаться.

— Придется объяснить ей, что в других местах ей жить опасно.

— Она это знает лучше нас.

71 Семь миллионов комбинаций

Диса с Йоной сидели друг напротив друга за столиком в зале «Мосебакке Этаблисман»[41]. Солнечный свет широким потоком лился в зал через огромные окна, выходящие на Старый город, Шеппсхольмен[42] и искрящуюся воду. Салака с картофельным пюре и протертая с сахаром брусника уже были съедены, и теперь на столе стояли кружки с некрепким пивом. На небольшой эстраде сидел за черным роялем Роналд Браутигам, а Изабель ван Кёлен подняла правый локоть — смычок заканчивал движение по струнам.

Мелодия взвилась, звуки скрипки задрожали, дождались фортепианной партии, и пьеса закончилась громко, переливчато.

После концерта Йона с Дисой вышли из ресторана на площадь и остановились.

— Так что там с Паганини? — спросила Диса и поправила комиссару воротничок. — Ты опять говорил о Паганини.

Йона мягко поймал ее руку.

— Я просто хотел встретиться с тобой…

— Чтобы мы опять поругались из-за того, что ты не принимаешь лекарство?

— Нет, — серьезно ответил Йона.

— А ты пьешь таблетки?

— Скоро начну. — В голосе Йоны прозвучало нетерпение.

Диса ничего не сказала, просто посмотрела на него светло-зелеными глазами. Потом глубоко вздохнула и предложила:

— Давай пройдемся. Концерт был дивный. Музыка сливалась со светом, да так плавно. Я думала, что Паганини обычно играют… знаешь, с акробатической ловкостью и быстро… Как-то я слушала «Каприс номер пять» в Грёна-Лунд, играл Ингви Мальмстин.

Взявшись за руки, они прошли по набережной Слюссен и спустились к набережной Шеппсбрун. Йона спросил:

— Как по-твоему, можно по расположению пальцев на скрипке определить пьесу?

— В смысле — не слыша, что играют?

— По фотографии.

— Примерно можно, я думаю… зависит от того, насколько хорош музыкант.

— А насколько точно можно определить?

— Если это важно, я могу спросить Кая.

— Кая?

— Кая Самюэльссона, музыковеда. Я ходила с ним в школу вождения, но вообще знаю его через папу.

— Можешь позвонить прямо сейчас?

— Ладно. — Диса приподняла бровь. — Значит, ты хочешь, чтобы я позвонила ему прямо сейчас?

— Да.

Диса выпустила его руку, взяла телефон, полистала список контактов и позвонила профессору.

— Это Диса, — улыбаясь сказала она. — Я звоню посреди обеда?

Йона услышал оживленный мужской голос. После дежурной болтовни Диса спросила:

— Послушайте, у меня есть хороший друг, и он просил меня задать вам один вопрос.

Она посмеялась какой-то шутке, а потом перешла к делу:

— Можно ли определить, какие ноты играет скрипач… нет-нет… я хочу сказать — по положению пальцев.

Диса слушала ответ, наморщив лоб. Откуда-то из переулков Старого города донесся марш.

— Хорошо. Кай, знаете что, пусть лучше он сам поговорит с вами.

И Диса молча протянула телефон Йоне.

— Йона Линна.

— О котором Диса столько рассказывает, — весело подхватил Кай Самюэльссон.

— У скрипки всего четыре струны, — начал комиссар. — Вероятно, на них можно сыграть не так много нот…

— Что значит «сыграть»? — поинтересовался профессор.

— Самый низкий звук — на неприжатой струне соль, — спокойно сказал комиссар. — А есть ведь и самый высокий звук…

— Верно, — перебил профессор. — Французский ученый Мерсенн издал в 1636 году книгу «Универсальная гармония». В этой работе он пишет, что лучшие скрипачи способны сыграть на неприжатой струне почти октаву. Это означает, что диапазон возрастает от соль малой октавы до ми третьей октавы… что дает нам в общей сложности тридцать четыре звука на хроматической шкале.

— Тридцать четыре звука, — повторил Йона.

— Но если мы перейдем к музыке более близкой к нашему времени, — оживленно продолжил Самюэльссон, — то исполнение на неприжатой струне расширилось за счет новой аппликатуры… и еще при наших подсчетах следует учесть, что теперь скрипач может добраться до ля третьей октавы, так что хроматическая шкала разрастается до тридцати девяти звуков.

— Продолжайте, — попросил комиссар. Диса остановилась возле галереи, в витрине которой было выставлено несколько разрозненных неясных картин.

— А когда Рихард Штраус в 1904 году пересмотрел берлиозовский трактат об инструментовке, для оркестрового скрипача стала считаться максимально возможной четвертая октава. То есть сорок девять звуков.

Кай Самюэльссон посмеялся в трубку над выжидательным молчанием Йоны.

— До верхней границы очень далеко, — пояснил он. — К тому же сюда надо прибавить еще целый регистр флажолетов и четвертьтонов.

Комиссар с Дисой прошли мимо новенькой ладьи викингов у Дворцового причала и приближались к Королевскому саду.

— А на виолончели? — нетерпеливо перебил Йона.

— Пятьдесят восемь.

Диса нетерпеливо глянула на него и указала на кафе под открытым небом.