Контрапункт

Его свояченица пожала плечами и повела его наверх, шурша темно-серыми юбками своего траурного наряда. Притулившись у двери, мальчик сидел в коридоре. «Он не может поверить в случившееся, — сказала свояченица. — Он все время ждет ее появления. Он видел, как ее выносили. И все равно отказывается верить. Он не спускается вниз к столу и спит рядом с ее спальней. Никакие наказания не действуют, он ни на что не реагирует. Фридеман носит ему хлеб».

Нетерпеливым движением Бах отпихнул ее в сторону и подошел к сыну. Ребенок посмотрел на него пронзительным взглядом и отвернул свое бледное, заостренное личико. Бах продолжал стоять, безвольно опустив руки.

Он вырос без матери, этот маленький Бернард. Научился петь, играть на органе и проявлял способности в самых разных областях. Любой, кто сравнивал его с первым сыном от второго брака Баха, родившегося девятью годами позже, видел одаренного мальчика рядом с вызывавшим сострадание, слабоумным ребенком. Талантливый Бернард не нуждался в сострадании и не просил о нем — он вообще ни о чем не просил. После окончания школы отец устроил его органистом в Мюльхаузене, а годом позже, когда Бернард оттуда сбежал, Бах позаботился о новом месте для него. Мальчик влезал в долги, Бах их погашал. Он брал кредиты, Бах их оплачивал. Он снова сбежал. Исчез. По настоянию отчаявшегося Баха городское правление Лейпцига объявило розыск. Бернарда не нашли.

Вести пришли с неожиданной стороны: Йенский университет извещал глубокоуважаемого капельмейстера Лейпцига, что студент юридического факультета Иоганн Готфрид Бернард Бах, только что достигший двадцати четырех лет, умер от лихорадки и, в соответствии с местными законами, был похоронен на кладбище для бедняков.

Юридический факультет? А как же орган? Учеба вместо заработка? Бах уже начал было выходить из себя при мысли о новых кредиторах, которым придется платить, но, осознав наконец содержание письма, опустился на стул. Больше не было повода для недовольства, не было долгов, и любая его помощь теперь была бесполезна. В то время как в Лейпциге началось лето, Бернард скончался на расстоянии нескольких дней езды от своего отца.

Анна Магдалена была добросовестной мачехой, но у нее хватало забот с собственными детьми. Ее младший четырехлетний сын Кристел уже подбирал песенки на клавесине. Раньше Бах любил сажать его на колени и играть. Сейчас ему было не до того. Ребенок не понимал и сердито колошматил кулачками по клавиатуре. Бах уединялся в своем кабинете. Вопросы жены он парировал качанием головы и не пускал к себе детей. Во время трапез он молча сидел за столом, и субботними вечерами они больше всей семьей не пели.

Бах работал над арией, которую когда-то его жена в порыве сентиментальности переписала в свою музыкальную тетрадь. Сжав кулаки, он думал над простой мелодией, которую Бернард тоже так любил. Стоило Анне Магдалене заговорить о погибшем сыне и попробовать его утешить, как он тут же пресекал ее попытки. Ему необходимо сосредоточиться, говорил он, он работает над большим произведением.

Так родилась неподражаемая музыка, позднее названная «Гольдберг-вариациями» и призванная усладить душу поклонников музыки, как было написано на титульном листе. Это была ложь; главное предназначение вариаций состояло в том, чтобы спасти их создателя от умопомешательства.

На протяжении полутора лет Бах запирался наедине со своей музыкой, ставшей проводником его отчаяния. По мере приближения конца он замедлял темп работы. Придуманная им структура насаждала нежеланный финал. Погрузившись в вариации, Бах был рядом с Бернардом; он не сошел с ума от безысходности, пока сочинял, работая над звуковым надгробием своего потерянного сына. Он заботился о нем. Приближалась вариация 30, которая должна была стать полифоническим праздником, триумфальным завершением серии из девяти канонов, разбросанных по всему сочинению.

Он пытался заснуть. Изнуренный работой, он растянулся рядом с женой. Она потушила свечу, и его накрыла темнота. Он слушал ее дыхание. Скрип детских кроватей на верхнем этаже. Наконец-таки задремав, он упал в глубокую черную яму; он видел, как косая полоска света над ним становится все тоньше и тоньше, но не мог закричать — его горло сжимали тиски. Проснувшись и чувствуя напряжение во всем теле, он в ужасе вскочил с постели. Собрался с духом, чтобы вновь не очутиться в этой жуткой пропасти. Снова лег, но заснуть, потеряв над собой контроль, было немыслимо. Его бил озноб, и он потихоньку выбрался из комнаты.