Контрапункт

В конце вариации руки сходились на одной клавише — простая хроматическая гамма. Точка. Перед ней возникло лицо шестилетней дочери в чепчике, с закрытыми глазами, всецело доверившейся ласковому жесту соседской девочки.

В исступлении мать сыграла жесткий, неповоротливый полонез.

ВАРИАЦИЯ 2

Безусловное благоговение перед Бахом может довести до ослепления, подумала женщина. В этом смысле вторая вариация ласкала слух. И успокаивала одновременно — два голоса, звучащие дуэтом, как две скрипки в сопровождении виолончели. Подходящее произведение для троих седовласых любителей музыки, перед тем как откупорить бутылку рейнского.

Она наслаждалась ею одна. Верхний голос чуть сильнее нижнего, нисходящие трезвучия декрещендо во избежание нежеланных акцентов. Басы то вдруг отрывисто, то снова легато. Повторяющиеся мелодические линии. Произведение напоминало канон. За ним следовал другой канон, настоящий — третья вариация. В каком смысле вариация?

Преодолев мелкие технические препятствия, она вдруг отчаянно заскучала. Какая скука. Какая невыносимая скука.

Вариация была настолько скучной, что во время исполнения она вполне могла думать о чем-то другом. О понятии «скука», например, ее пользе и необходимости. В скуке было, бесспорно, что-то приятное, надежное и привычное. Благодаря скуке существовали неожиданности. Да взять хотя бы внезапный просвет между облаками на безнадежно сером небе. В скучном мире ты знал, что тебя ждет, и иногда тебе это было необходимо.

Если бы люди знали, что такое скука, они бы не волновались и не совершали странных опасных поступков. Интересно, есть ли у скуки возраст? Скучают ли старики потому, что им больше ничего не остается? Подростки не считают себя скучными, но воспринимают таким окружающий их мир, защищаясь от страсти. Если бы молодую мать попросили описать ее жизнь, она назвала бы ее скучной, хотя вовсе этого не чувствовала. Это было лишь слово. Ее дни были монотонными, но в одном только тоне умещалось множество переживаний. К тому же с двумя маленькими детьми скучать не приходилось.

Это было странное слово, созвучное с «докучать» и «окучивать», словами, указывающими на связь и движение, в то время как «скучать» звучало так покойно и так одиноко. Может, скука в действительности была маскировкой для непередаваемых, волнующих событий и мыслей. Эта музыка, например, тоже звучала так, будто таила в себе некую тайну. По мере исполнения твои подозрения усиливались, казалось, что вот-вот — и разгадка в твоих руках, пока наискучнейший пассаж секст и заскорузлый финальный такт не разрушали все твои надежды.

Она нажала левую педаль и повторила вторую часть шепотом, едва слышно, с отрывистым басом. Совсем непросто сохранять столь неброский звук, но это было необходимо. Всем своим существом он противилась нагромождению звука в этой вариации.

* * *

Дочери исполнилось двадцать семь. Молодая женщина, год назад окончившая учебу, но еще не решавшаяся шагнуть навстречу взрослой жизни. Ни друга, с которым хотела бы завести детей, ни дома с садиком и гаражом для велосипедов, ни работы для создания карьеры.

Рано утром она садится на велосипед и мчится к светофору на Сентюребаан, где договорилась встретиться со старым приятелем. Они знакомы еще с детского сада. Оба работают в больших офисах в западной части города, куда попали через бюро по трудоустройству. Они не помнят карту города наизусть и ориентируются по знакомым местам: Консертгебау, Хаарлеммерпоорт, Вестерпарк. Потом пробираются сквозь чащу из стекла, металла и камня. Они не желают пользоваться картой, не желают знать, куда ездят изо дня в день это слишком страшно и, к счастью, лишь временно.

По дороге они болтают. Юноша в очках искоса наблюдает за своей спутницей; движения ее глаз и губ он видит нечетко, как сквозь плохо пригнанную линзу. Он едет рядом с ее правой рукой, которая иногда отпускает руль, жестикулируя в воздухе.

— На мой день рожденья в прошлом месяце я угощала коллег леденцами на палочке, — говорит она. — Они обожают леденцы. Одна из наших сотрудниц даже купила очки с держателем для леденцов. Все мы сидим в одном гигантском помещении, каждый за своим бюро. У меня, честно говоря, вообще нет работы. У других, насколько я знаю, тоже. Тем не менее создается видимость бурной деятельности. Мне, например, доверили важный проект: Новый Логотип. Уже несколько месяцев этим занимаемся. На заседания меня не пускают, но регулярно присылают отчеты. По электронной почте. И креативщики тоже. Этот логотип нужно будет изобразить потом еще и на чашках в столовой. И такая канитель изо дня в день. Стоит, пожалуй, попробовать отнестись к работе серьезно, иначе все это так убого, согласен? Но по-моему, смысла никакого. Я даже не знаю, как выглядел прежний логотип. Не говоря уже о названии фирмы, где я работаю.

Они молчат. Минуя автобусную остановку, сворачивают в промышленную зону.