– Терпите!.. – Резко, с силой толкнул. Слепящая, словно молния, боль прошла сквозь плечо в сердце, покрывая копотью высокое солнечное окно с изумрудным вулканом и перламутровым облаком. Теряя сознание, Белосельцев старался обнять это спектральное небесное диво. Погружался в сумеречность, как в толщу водяной бездыханной тьмы. И снова выныривал в свет, в слабость, в вялое колыхание сердца, в жгучий морозный запах нашатыря. Близкое, нежное лицо с приоткрытыми розовыми губами, воздетыми золотистыми бровями склонилось над ним. Колобков, стоящий с другой стороны, легонько пошлепывал Белосельцева по щекам:
– Все хорошо, все нормально!.. Валентина, стягивающую повязку!.. Пусть рука повисит на перевязи сутки-другие…
Белосельцеву было неловко за обморок. Беспомощно, виновато позволял себя бинтовать, слыша свежий запах ее теплой кожи, тонких духов, крахмальной ткани, из которой выглядывала белая дышащая шея с бисерно-золотистой цепочкой.
– Как самочувствие, Виктор? – Сесар смотрел на него выпуклыми, сострадающими глазами. – Вы можете сейчас подняться, чтобы ехать в гостиницу?.. А я навещу штаб, чтобы получить у команданте Рамиреса разрешение для работы в его зоне ответственности.
– Вам не нужно ехать в гостиницу, – сказал Колобков, понимающий испанскую речь Сесара. – Вы можете остаться в госпитале, у нас есть незанятая палата. И опять-таки вам не нужно ехать в штаб к команданте Рамиресу, через полчаса он сам будет здесь. Он навещает своего раненого товарища, субкоманданте. К тому же маленький секрет, – усмехнулся Колобков. – Команданте Рамирес полюбил наш борщ. Сегодня у нас на обед фирменный украинский борщ. Команданте придет его отведать. Так что оставайтесь, погостите.
Белосельцеву хотелось обратиться к Валентине, убиравшей пузырьки, остатки бинта, хирургические ножницы, обратиться к ней со словами благодарности и еще с Бог весть какими словами, в которых он постарался бы выразить свое изумление по поводу случайности их нынешней встречи, случайности их соседства в ночном самолете, а также по поводу странного совпадения этих двух случайностей. Но Колобков повел его и Сесара в палату, находившуюся в дальнем флигеле госпиталя, и они с Валентиной лишь обменялись быстрыми взглядами.
Палата была чистой, с двумя застеленными кроватями, с видом все на тот же великолепный, царственный вулкан, казавшийся выточенным из зеленого прозрачного камня с недвижным таинственным облаком, в котором дрожала солнечная радуга. Словно на вершине, укутанная в сияющий покров, стояла фигура, как на иконе Богоявления. И Белосельцев поискал на склоне и не нашел упавших ниц апостолов.
Пока Колобков размещал их в палате, Белосельцев вспоминал все, что читал об этом госпитале в газетах, перед полетом в Никарагуа. О том, как госпиталь, укомплектованный военными врачами, на двух «Антеях», с оборудованием и медикаментами, летел в Никарагуа, где только что прошли небывалые ураганы и ливни, выступили из берегов озера и реки. Вода сметала поселки, рвала мосты, топила людей и скот. А когда отступила, целые районы, лишенные дорог и электричества, продовольствия и крова, были обречены на несчастье. Начались эпидемии, мор, в сочетании с военной блокадой грозившие бедствием сандинистской революции. «Антеи» несли через океан грузовики и фургоны, палатки и операционные. Прямо с аэродрома из-под гудящих турбин выезжали тяжелые «ЗИЛы», катили в Чинандегу. Военные врачи по приказу, по первому зову уложили пожитки, оставили домашних и близких и из русских морозов вдруг оказались в тропиках, в очагах эпидемии. На третий день еще не устроились сами, а уже начали прием пациентов. Вдвое, втрое превышают нормы приема, оперируют, лечат, спасают. Публикация называлась «Русский корпус быстрого реагирования», и, вспоминая ее, Белосельцев удивлялся тому, что негаданно оказался среди упомянутых палаток, врачей, у подножия вулкана, о котором также упоминалось в статье.
В дверь постучали. Просунулась белесая голова в колпаке, раскрасневшееся, в капельках пота, лицо:
– Борщ готов, Николай Спиридонович!
– Идем, – сказал Колобков, кивком отсылая посыльного. – Приглашаю отведать борща!
Они вышли в душный, горячий, словно кипящий, воздух. Прошли на тылы госпиталя, где правильными рядами были натянуты военные палатки. Колобков, чуть посмеиваясь, но и с нескрываемой гордостью рачительного хозяина показывал брезентовое палаточное поселение.
– «Улица Горького». – Он проводил гостей сквозь узкий, между жилых палаток, проулок. – «Сандуны». – Кивал на колесный фургон полевой бани. – «Парк культуры и отдыха». – Указывал на волейбольную площадку, натянутый киноэкран. – Ну а это ресторан «Славянский базар».