Контролер

– Погоди, – голос на другом конце провода потеплел и стал томным, – Игорек, хочешь я прямо сейчас приеду?

– Если честно – нет.

Около десяти проявился Волков.

– Не спишь?

– Нет.

– Так и думал. Как настроение?

– Бодрое. Слушай, меня тут искали...

– Уже нашли.

– Понял.

– Вот, и отлично. Не пропадай.

– Ни в коем случае, – пообещал я и отключил наконец домашний телефон а, заодно, и мобильный. Если я понадоблюсь еще кому-нибудь, пусть воспользуется голубиной почтой.

Я погулял по квартире, попинал воздух, принял душ, включил и выключил телевизор. В конце концов, уселся в кресло в гостиной и принялся размышлять, что же делать дальше: снова идти пить чай на кухню или попытаться уснуть. Раздумья прервали птичьи трели, дверного звонка. Посмотрев в глазок, я вытаращил от удивления глаза и поспешил открыть. На пороге стояла она, с бутылкой шампанского в одной руке и чайной розой в другой.

– Привет.

– Здравствуй. Как ты меня разыскала? – ничего умнее просто не пришло в голову.

– Ты один?

– Уже нет, ты же пришла. Откуда цветок?

– В подъезде на подоконнике их целый букет. Держи – и протянула поочередно, цветок, а затем бутылку.

– Спасибо. А...

– Не рад?

– Очень рад, – пролепетал я. Минздрав недаром предупреждает, выходя на волю, человек оставляет мозги в камере. Их подвозят потом, дней через несколько.

– Тогда приглашай.

– Заходи, – она вошла. Симпатичная шатенка с зелеными глазами по имени Светлана. Везет мне на Светлан.

* * *

– Что с тобой? – с тревогой спросил Виктор, едва я вошел в камеру.

– А?

– Что, спрашиваю, с тобой? На тебе лица нет.

– Неужели?

– Видок у тебя, боярин, прямо, как тогда у генерала. Плакать не собираешься?

– Не дождешься.

Двадцать третьего февраля состоялся очередной розыгрыш этапа кубка мира по внутрикамерному многоборью. В этот раз я оказался на высоте.

– Силен, – удивленно проговорил теперь уже бывший чемпион Витя, поднимаясь с пола. За прошедшие пару месяцев мне удалось вспомнить многое из того, чему меня когда-то учили.

– Слабак, – хмыкнул он, третий раз подряд оформив мне детский мат.

В этот раз количество участников соревнований сократилось до двух. Антона накануне освободили под подписку. Не скажу, чтобы это его особенно обрадовало. Вместо него к нам сначала подселили какого-то бывшего чина из московской мэрии и сразу же за ним – мутного говорливого типа, в котором многоопытный десантник с первого взгляда распознал «наседку». Тип вился исключительно вокруг экс-чиновника, демонстрируя полную незаинтересованность в нас двоих, жалких и ничтожных личностях. Сам чиновник наблюдал за этой самодеятельностью с доброй улыбкой и молчал. Не знаю уж, чего он там натворил на воле, но в камере мужик держался правильно.

А на следующий день меня выдернули на допрос. В последнее время, по мере уменьшения количества статей в моем деле, родное правосудие, чувствуется, потеряло ко мне всяческий интерес. Вечно похмельный пенсионер куда-то запропал, нового следователя не присылали. И тут...

– Доброе утро, Игорь Александрович, моя фамилия Ткачева, я буду вести ваше дело, – сказала высокая, с меня ростом, статная шатенка с зелеными глазами и аэродинамической фигурой.

Классический случай «женщины не для меня». Встречая таких, никогда не питал лишних иллюзий, а тут вот зацепило.

– Очень приятно, – совершенно искренне ответил я, усилием воли вернув на место отвисшую челюсть.

Совершенно не сохранилось в памяти, о чем спрашивала она, и что мычал в ответ я, просто... Просто, я сидел, глазел на нее и мечтал, чтобы этот допрос никогда не закончился, готовый ради этого сознаться в чем угодно: от попытки насильственного изменений государственного строя на островах Зеленого Мыса до поджога витебской хоральной синагоги в конце девятнадцатого века.

– Прочитайте и распишитесь, – на стол передо мной лег один-единственный лист.

– Вы еще придете? – хриплым, как с похмелюги, голосом спросил я.

– Завтра, – ответила она, складывая бумаги. – Я хотела сказать, – она замялась и, честное слово, покраснела. – То, что вы сделали... В общем, я очень вас очень уважаю, – и протянула руку.

Это меня окончательно добило. Вернувшись в камеру, о чем-то, не помню, переговорил с соседом, после чего уселся лицом к стене и, выражаясь языком дамских романов, застыл в смятении и пребывал в нем вплоть до обеда. Поел, перекурил и усилием воли постарался успокоиться и вернуться в реальный мир. Получилось, но не сразу и не очень.

На второй допрос она принесла термос с чаем и гору еще теплых пирожков, которые я все умял и даже не почувствовал вкуса. Во время третьего мы перешли с гражданкой следователем на «ты».

Вы думаете, я ничего не пытался со всем этим сделать? Пытался, еще как пытался. Носился как наскипидаренный по камере, стирал рукояти гантелей, приседал и отжимался.

Помогало так себе. В одном старом фильме, помню, герой в таких случаях колол дрова, а другой – звонил в колокола. А, еще я стал хуже спать. Бродил ночью по камере или ворочался. Вздыхал как влюбленный гиппопотам, отвечал невпопад, если спрашивали.