Контрразведчик

— Уже после ареста Екимова, по нашим данным, информация уплывала из Ханкалы. Более того, провал операции по уничтожению Смирнова был связан именно с утечкой данных из штаба группировки. А именно, перехват переговоров бандитов позволил понять, что план движения отряда «Витязь», состав и цели были известны боевикам раньше, чем о задаче узнал командир отряда. То есть — информация ушла из штаба. Кто мог ее услышать? Боец-истопник? Дежурные? Могли ли участники закрытого совещания слить информацию — нужно установить в кратчайшие сроки. Воспринимайте это как боевую задачу. Если через неделю я не услышу о ликвидации банды лже-ФСБ, если я не получу информации о том, что и когда хотят вывезти боевики из Чечни и кто в Ханкале сливает информацию, я вас всех высушу. И, Михайленко, чтоб успокоить тебя: твоего фугасно-бочкового деятеля поймали. Установили, с кем из саперов общался Екимов. Провели дознания и обыски. У некого майора Марата Алимова из Урус-Мартана там батальон отдельный, нашли образцы точно такого же фугаса. Он уже задержан и находится здесь, в Ханкале, завтра его в Моздок для допроса отправляют. Можете переговорить. Разрешаю. Все, через неделю жду результатов.

Сразу после переговоров Максим отправился к задержанному Алимову. В маленькой деревянной клетушке комендантского батальона он увидел пожилого, лет сорока пяти-пятидесяти, человека без знаков различия на форме. Мужчина лепил из хлебного мякиша человечка. Его открытое лицо степного акына и совершенное безразличие ко всему происходящему вокруг сразу сбили Максима с толку. Михайленко представился старшему офицеру и после того, как последний позвонил в штаб за разрешением, зашел к Алимову.

— Майор Алимов? — спросил Максим.

— Увы, да, — отложив недолепленную фигурку, ответил задержанный и посмотрел на старшего лейтенанта. — А вы кто?

— Военная контрразведка, старший лейтенант Михайленко.

— Не очень приятно. Но все же здравствуйте. Что опять от меня понадобилось?

— Вот, бумага и ручка, — протянул Михайленко майору канцелярские принадлежности, — опишите, при каких обстоятельствах вы делали из пивной бочки фугас и с какой целью.

Майор принял бумагу и ручку и стал быстро писать. В помещении тишину обрывал лишь скрип пера в руках Алимова.

— Готово, — протянул он лист.

Максим посмотрел на неровный почерк, которым были написаны предложения, начинающиеся не с красной строки, идущие с середины листа по строкам то елочкой, то треугольником, острием, обращенным вниз. Сидя в Гудермесе, Михайленко по вечерам листал брошюры и внутренние наставления по оперативной деятельности ФСБ. Были там страницы и по почеркам. Треугольный неровный почерк говорил о тяжелой болезни внутренних органов.

— Простите, — спросил, не начиная читать объяснительную, Максим, — у вас проблемы с печенью?

— Цирроз, — улыбнулся Алимов.

— И…

— Очень скоро, старлей. Я каждый день считаю. Максимум — еще полгода мне на этой земле осталось.

— Я понял. — Максим собрался уходить, но, задержавшись, вдруг спросил: — Вы краснухой не болели?

— Лет семь назад, — удивился Алимов.

— И вы левша?

— Да, — кивнул тот.

— А с Екимовым давно знакомы?

— С Турции. Вместе отдыхали.

— Многое объясняет.

Заглянув в объяснительную, Максим прочел: «Когда и при каких обстоятельствах работал над фугасом, не помню, так как находился в состоянии алкогольного опьянения…»

— Вы, простите, сильно пьете?

— Цирроз тушенкой трудно заработать, — улыбнулся Алимов.

— И как же вы служили? Ну, сапером?

— Да как-как. Руководство было в курсе — полгода пью, полгода в завязке. Когда в Чечне — не пью, а в отпуске — у меня как раз по полгода по боевым выходило — пью.

— А руки? Ведь дрожат же?

— Так в отпуске я отдыхаю. А потом две недели без алкоголя — и все в норме. Могу хоть к блохе взрывное устройство прикрепить или самую сложную схему разминировать. Говорят, от бога, — развел руками Алимов.

— А как же вы во время службы выпили? Говорите, что в Чечне не пьете.

— Да черт один попутал. Из рембата. Капитан Лукьянов. Приехал, душу растеребил рассказами о погибших, налил еще. Ну, выпили, и я остановиться не мог. Месяц в запое.

— А день подрыва вашей чудо-бочки тоже не помните?

— Почему же… Помню… Мне выговор комбат влепил. Только вот я одного не пойму…

— Чего именно?

— Я когда выпью — даже шнурки завязать не могу. А тут МВУ…

— Что, простите?

— МВУ — минно-взрывное устройство… Хотя, наверное, бывает разное в жизни, особенно спьяну.

— Ну, что ж, прощайте, — Максим пожал руку и вышел.

Войдя на территорию контрразведки ВОГ, он снова направился к Радчикову.

— Снова ты? — удивился рэбовец. — Что хочу?

— А есть такая штука, которая жучки определяет, где установлены прослушивающие устройства?

— Естественно. На полке пеленгатор стоит. Только утром верни, — бросил Радчиков. — Выдвигаешь антенну, включаешь тангету и осматриваешь подозрительные места. Где пищит — там сигнал.

— А что, я не первый?

— Да все уже набаловались. Как дети, ей богу. Делать вам больше нечего.

— Вы можете сделать мне одолжение? — спросил Радчикова Максим.

— А что надо?

— Завтра передать Кровлину или Коновалову записку…