Контрразведка. Охота за кротами

Молох ельцинского жестокосердия крушил стены Белого дома. Ударила танковая пушка. Снаряд влетел в окно и разорвался внутри здания. Толпа на мосту возбужденно закричала. Стороженко подошел к двум старикам, разговорился с ними. Оказалось, фронтовики-ветераны. Один из них сказал:

– Расстреляли Россию! Можно идти домой. В России начались окаянные дни. Они будут продолжаться до тех пор, пока этот режим не обрушится…

А второй добавил:

– Вот он пример, власть снова обращается с русским народом не как с великим, а как с безответным стадом трусливых и жадных скотов, с которым можно расправиться, как ей вздумается.

К вечеру Белый дом сделался черным от копоти пожаров. Выгорели полностью несколько верхних этажей. Сгорела большая библиотека, вся правительственная документация, направленная на рассмотрение в законодательный орган. Дом стоял мертвый, глядя пустыми глазницами окон на кровавый закат.

* * *

Президент гордился вместе с силовыми министрами П. Грачевым и В. Ериным стратегическим успехом предпринятого безумия. В газетах запестрели заголовки-плагиаты: «Демократия должна быть надежно защищена!» Эти слова, говорил когда-то В. Ленин о пролетарской революции. Новый вождь не только повторил их, но и таким образом защитил свой трон от гнева народа – он же был партократом до мозга костей.

Говорят, Нерон от вида подожженного им Рима испытывал сладострастие. А что чувствовали парламентско-президентские Нероны, поджигавшие Москву и направлявшие омоновские центурионы то к «Останкино», то к Белому дому? Явно они думали не о людях, не о перемирии, не о компромиссах, а о своих интересах – корытах, тронах, баксах…

Не волновал их вопрос, что Россия недосчитается многих прекрасных парней и девушек, так нужных для будущего строительства разоренной страны, и что пострадает демократия без кавычек.

Глава государства, не обеспечивший личной безопасности подданных, способствующий расколу общества, а тем более санкционировавший орудийный расстрел граждан, должен предстать перед народным судом или застрелиться.

Американская телекомпания Си-эн-эн загодя удобно расположила телекамеры в ожидании большой крови. Ночью они уже знали о предстоящем штурме, поэтому с разрешения городских властей заняли крыши нескольких высоких зданий напротив Белого дома.

Точно передал атмосферу тех смутных часов по свежей памяти их свидетель, известный русский поэт Георгий Зайцев в стихотворении «Я видел.», написанном 5 октября 1993 года.

Над Белым домом черные дымы,
И Си-эн-эн показывает миру,
Как танки бьют, как беззащитны мы…
И вся Москва уже – подобна тиру.

Чернеет обожженная душа,

Когда снаряды русского замеса
Взрываются, обыденность круша,
И защищают чьи-то интересы.

Душа черна (расстрелян русский Съезд!),

Как Белый дом, черна и молчалива.
И зреет, зреет яростный протест
Неслыханного русского мотива.

* * *

После побоища на следующее утро Николай побрел, как побитый, к расстрелянному дому. Белый дом стоял закопченный и безглазый. Дымились кое-где оконные проемы. Около стадиона лежали неубранные трупы молодых людей. Пройдя метров пятнадцать, он наткнулся на тело паренька лет восемнадцати в клетчатой рубашке и синей джинсовой куртке. Он лежал на боку. Два входных пулевых отверстия были чуть видны на спине. На вылете пули разорвали брюшину и часть бедра.

«Изверги, против своих, против мирного населения применяли пули со смещенным центром, или, как их называют в народе, «кувыркающие», – подумал Стороженко.

На углу дома лежал еще один мужчина лет тридцати. На левой стороне груди на сером свитере виднелось пятно запекшейся крови. Правый глаз был закрыт, а левый почему-то безразлично смотрел на стоящее рядом дерево. У книжного киоска лежали пятеро убиенных, полуприкрытых невесть откуда взятыми белыми рушниками. На груди одного стояла пластмассовая иконка св. Николая. В окоченевшую кисть руки другого павшего старушка вставляла свечку, как в подсвечник…

Николай завернул за угол дома и в сквере наткнулся на девушку с простреленной головой. На спине тоже были видны следы от пуль. В бледных пальцах судорожно сжатой правой руки – комья коричневой земли и скомканные осенние листья. Огромное бурое пятно под ней и вокруг нее.

«На такую бойню мог пойти только двуногий упырь, а не президент – «вождь нации», каким выставляет себя вчерашний секретарь «самого большого обкома партии», как он всегда подчеркивал», – подумал Стороженко.

Кругом очевидцы апокалипсического действа и волнующие рассказы, повествования, жалобы, злость, обида, проклятия и слезы, слезы, слезы.

* * *