Контрразведка. Охота за кротами

Далее шло перечисление признаков, под которые попадал беглец как вероятный агент ЦРУ, подозревавший, что находится под колпаком госбезопасности и испугавшийся разоблачения. Дополнительная проработка материалов показала, что страсть к нумизматике уже не ограничивалась желанием иметь приличную коллекцию, а втянула его в крутой бизнес вовсе не звоном разных монет, а шелестом «зеленой» валюты. Свершилось перерождение офицера в дельца. По характеру Бохан был трусоват, хотя перед женой стремился демонстрировать сталь в голосе, а перед сослуживцами — натуру трудоголика.

Накопительство, скопидомство, стремление больше взять, чем кому-то отдать, постепенно сформировали в нем эгоиста, давно не считавшегося с чужим мнением, даже если оно претендовало на истину. В армейском единоначалии виделось ему посягательство на личность — и это у офицера, добравшегося до полковничьих погон.

Увлекшись бытоустройством, Бохан отодвинул на задний план вопросы трудной и ответственной работы. Заграничную командировку считал за главный источник наживы.

В последние месяцы Бохан чего-то боялся. Пытался наладить хорошие отношения с офицером безопасности посольства. Он страшился выездов в СССР.

Прибывший из Афин полковник Николаев с санкции начальника ГРУ генерала Ивашутина П.И. поделился личными наблюдениями с оперативниками:

— Анализ всего того, что я там прочел, услышал и увидел, позволяет сделать вывод: он сбежал, будучи завербованным. Бохан рогами упирался, чтобы только не ехать на совещание в Москву. Я думаю, он боялся вашего колпака, страшился быть арестованным на Родине. Его дважды вызывали в Центр. В первый раз он сослался на болезнь, а второй раз «опоздал» на самолет.

Через несколько дней на стол Стороженко легла справка о принадлежности американского «нумизмата» к ЦРУ. Он являлся разведчиком-вербовщиком, специализирующимся на разработке советских граждан. Его деятельность такого плана фиксировалась нашей внешней контрразведкой в Заире и Сомали.

* * *

Посольство СССР в Вашингтоне. Консульский отдел делал все возможное и невозможное, чтобы власти разрешили встречу с Боханом как гражданином Советского Союза. Дело в том, что в прошлом отмечались случаи насильственного захвата наших сотрудников с последующим объявлением в прессе о добровольном переходе на сторону противника с одновременно активным процессом перевербовки.

По заявлению представителей США, русский якобы отказывается от встречи с советскими дипломатами. Однако через несколько месяцев в результате решительного воздействия советской стороны на правительственные структуры США, они, стремясь избежать общественного резонанса в связи с подозрениями о насильственном удержании гражданина СССР, наконец предоставили возможность встретиться с перебежчиком.

Прибыл Бохан на встречу с соотечественниками в сопровождении двух дюжих штатских. Они внимательно слушали. Полковник открыто заявил об отказе возвращаться на Родину, отметив, что попросил политического убежища в США добровольно на основании продуманных шагов в ответ на новые вызовы времени. После этих коротко-нервных фраз он быстро удалился, отказавшись, таким образом, отвечать на приготовленные советскими дипломатами вопросы.

А через несколько месяцев начала «сыпаться» закордонная агентура военной разведки, которую знал перебежчик по документам или работе с ней. Стало предельно ясно, что Бохан сдает святая святых разведки — своих помощников, зарабатывая доверие новых хозяев.

Приехавший из Греции офицер ГРУ полковник Багров поведал Стороженко, что сразу же после побега предателя во вражеский стан в Греции поднялась такая волна шпиономании и антисоветского психоза, что в одночасье была парализована работа всех служб посольства. В каждом россиянине видели «глаза и уши» Москвы.

«Вот уж истинно справедливы слова, — подумалось Николаю, — о том, что дурные последствия преступлений живут гораздо дольше, чем сами преступления, и призраки убитых, а в данном случае преданных, всегда следуют по пятам за злодеем».

Последовавшие затем почти поголовные аресты подозреваемых, задержание и изучение связей наших даже «чистых» дипломатов как раз свидетельствовали о наступлении тех тяжелейших последствий предательств, о которых подозревали оперативники…

* * *

Рабочий день на Лубянке заканчивался. В настенных электрических часах что-то щелкнуло. Стороженко бросил взгляд на белый циферблат серого квадрата часов: было десять часов вечера.

«Ну ладно. Пора и меру знать. С горячими делами разобрался, — подумал полковник. — Домашние небось заждались. Пока доеду — будет как раз одиннадцать ночи. А завтра в шесть надо встать».

Он собрал документы и положил их на верхнюю полку сейфа. Там у него лежали самые важные и срочные материалы, требующие продолжения работы с ними на следующий день.