Контрудар

— Им нужна Украина? — горестно усмехнулся фронтовик. — Благо народа, куда там… Чем хуже народу, тем лучше им. Война показала… Жаль только таких, как ты, Назар. Кто вы? Вы люди труда, попавшие в лапы людям наживы…

Подмастерье на миг выпучил глаза.

— Есть из наших больших атаманов — кругом голодранцы, нищая братия. Все богатство — шлык, люлька, казацкие усы. Один как жил на Бессарабке в халупе, так и живет. А мог бы…

— Чудак ты, хлопче! Пойми — один вертится дзыгой, не спит, ему нужна нажива — звонкая монета, каменные дворцы. А другому нажива — политический капитал, власть над людьми… Есть такие, шо глотку рвут с утра до ночи: «Нация, нация». А под этой словесной канонадой обтяпывают дела своего класса. А есть, которые на первое место ставят класс, чтобы всеми его силами бороться за нацию… Разжуешь это борошно, Назар, станешь человеком. А пока ты только… мякина в густом решете…

Молодой парень крепко задумался. Присел на опрокинутый вверх дном ушат. Обхватил голову руками, стал с усердием свивать свой пышный оселедец в тугой жгут.

Солдату стало жалко паренька. Приблизив к нему скамеечку, сел рядом, положил ему руку на плечо. Потом заговорил…

На прошлой неделе, вечерком, шел он вниз по Прорезной. Спускался к Крещатику. На самом углу одна шустрая дивчина переругивалась с двумя молоденькими атаманами. Аккурат возле черноглазого паренька, что сидит со щетками возле гостиницы: «Чистим, блистим, лакируем и рабочим и буржуям…» Один из атаманов, то был Гораций, сынок булочника, оттолкнул мамзельку. И еще добавил грязное словцо. Она и отшатнулась от тех вояк. Увидела его, хромого солдата, замурлыкала: «Підемо, киця, зі мною». Он рассмеялся, сказал в ответ, что у него есть невеста, и пошел своей дорогой. Она снова его нагнала и попросила пятачок на трамвай. Что ж? Он дал ей медяк и спросил, как это такая славная птаха и не заработает себе даже на трамвай. Тут она раскрыла кулачок, а на ладошке у нее две скомканные двадцатки. Заплакала и говорит: «Скоты, а не офицеры. Сунули фальшивые керенки. Куды я с ними теперь? И еще обозвали как!» Посочувствовал ей солдат и пошел своей дорогой. Были у него очень спешные дела. Не прошло и двух минут, та дивчина снова цапает его за рукав: «Солдат, солдат! Получайте вашу трешку — обронили на плитуар, когда доставали пятачок…»

— И разве можно было подумать такое? — закончил свой рассказ солдат-фронтовик. — Бикса, финтифлюха, а окончательно совести своей не растрясла. Вот тебе уличная пташка, а вот тебе твой славный пан чотарь… Вся эта шатия охоча не только до фальшивых керенок… Поверь, Назар! Не зря от деда своего еще слышал: «Убогий мужик и хлеба не съест, а богатый и мужика слопает…»

Если раньше на острые реплики хромого у Назара находились ответы, то теперь, подавленный событиями последних дней, он больше молчал. Молчал и думал. И даже не вспоминал песни, которые душевно исполнял на своей звонкой бандуре, когда нечем было возражать. Он молчал, зажав обеими руками щеки со следами синяков. А потом, глядя в упор на мастера, загоревал:

— Страшно. Очень страшно, солдат. Я не из боягузов, а как подумаю, сердце колотится. Этой ночью нас вместе с черными запорожцами, шо вернулись из Крут, с броневиками поведут разоружать один курень из полка Сагайдачного. Говорят — бунтует… Подумать только — свои на своих. Такого еще не бывало…

Солдат, возившийся с закваской опары, уперся обеими руками в борта дежи. Затем вдруг начал торопливо сдирать прилипшие к рукам куски теста. Схватил с гвоздя ветхую шинелишку, папаху. Кинул Косте-бородачу:

— Явится хозяин, старшой, скажешь, пришел дилижанс из Яготина, явилась моя матка. Я слетаю на Печерск — и сразу назад. Понимаешь — треба…

У дверей солдат остановился, подозвал к себе подмастерья.

— Ты мне, Назар, спас жизнь. И я тебе не враг. Больше, товарышок, туды не ходи. Не захочешь, а вступишь в кровь. Помни: лучше хлеб с водой, чем пироги с бедой…

У стен «Арсенала»

…Ночью, как и говорил Назар, с трех сторон двинулись на Казачью, к казармам неспокойных гайдамаков курени «вольных казаков», полки запорожского коша, броневые машины. А в это время, захватив с собой все оружие, пулеметы, боеприпасы и покинув в поздних сумерках свои квартиры, по глухим киевским закоулкам, через Госпитальную гору, Кловский спуск и Крепостной переулок приближался к «Арсеналу» в полном боевом составе революционный курень из полка имени гетмана Сагайдачного во главе с Силой Мищенко. И состоял тот курень гайдамаков из таких же матросов-черноморцев, как и экипаж бронепоезда «Свободная Украина», который недавно побывал на Дарнице. «Сагайдачники» были с теми, кто хотел делить помещичью землю не карандашом, а штыками…