Контрудар (Роман, повести, рассказы)

— Тут у меня вестовой, а я и забыл, Булат. Как бы там устроить моего человека и наших коней?

— В соседней комнате дежурный. Обратись к нему.

— Что? С кем так разговариваете? Я вам, кажется, уже сказал — я ваш комиссар бригады.

— Я говорю, к дежурному обратитесь, он сделает что нужно, — отчеканил Алексей.

Лихой комиссар вышел. Полтавчук поднял глаза, улыбнулся:

— Как тебе нравится этот «дзгун»?

Да, это был Леонид. Тот самый, который после смерти отца и разорения семейства продавал газеты, чистил ботинки в Купеческом саду, брил клиентов на Подоле и, захваченный бурным потоком, очутился в гуще необыкновенных событий.

Было время, когда молодому Леониду грезилась роль бухгалтера в одной из пароходных компаний. Он тщетно обивал пороги домика на Софиевской, пять. Заведующий бухгалтерскими курсами господин Бобыль был неумолим. Курс обучения с гарантией устройства на работу стоил сорок пять рублей. А их-то у Леонида не было.

Полтавчук продолжал говорить.

Булат слушал командира полка, но какое-то неприятное чувство давило ему грудь. С чего бы это? А вот с чего — Парусов едет комбригом.

41

Прошло две недели. Впереди боевого обоза, в каком-нибудь километре от хвоста кавалерийской колонны, серые в яблоках кони мчали низенькие лакированные сани. Сытая пара, заломив головы, рвала вожжи из рук. Комья снега, вырываясь из-под копыт, глухо били барабанной дробью о передок.

Голубая нарядная сетка облегала крупы лошадей. Опытный кучер в суконном шлеме умело сдерживал бойкую рысь сытой пары. В санях, разрумяненная, отвалившись назад, хмурилась Грета Ивановна.

Окружая колонну со всех сторон, там, где снег становился иссиня-дымчатым, ныряли в сугробах разъезды.

Двигался Донецкий кавполк. Впереди его следовал штаб бригады. Парусов, молчаливый, задумчивый, мерно раскачивался в офицерском седле. За ним, весело переговариваясь, шли в паре Кнафт — теперь адъютант командира бригады — и красноармеец Штольц, неизвестно для каких надобностей причисленный к штабу.

Медун не находил себе определенного места. То он следовал рядом с Парусовым, авторитетно рассуждая о планах предстоящей атаки, то пристраивался к Полтавчуку, то скакал назад и не отставал от лакированных саней, то возвращался снова в голову полка, предлагая Булату пойти наперегонки.

Обгоняя эскадроны, приблизился к штабу Слива.

— Так как же, товарищ политком? По случаю неясности семейных обстоятельств. Помните, мы с вами говорили?

— Я сказал, спрашивайте командира полка. Согласится он, я возражать не буду.

Отдельные счастливцы, особенно из бывшего штабного эскадрона, сейчас попали в родные места — Донецкий полк шел через их села и рабочие поселки. У Сливы было сложнее — маршрут полка лежал в стороне от его Гришина.

— А мне неловко его просить, товарищ комиссар, скажут — лезет к нему по старому знакомству.

— Иди, раз посылают, — улыбнулся Булат.

Слива послушался Алексея. Подкатился к Полтавчуку:

— Так вот, товарищ командир, по случаю семейных обстоятельств…

Подскочил Медун:

— Полтавчук, а товарищ Полтавчук, что там за кавалерия на горизонте?.. Что тут у тебя делается? У тебя разъезды в этой стороне есть?.. Не подстригут ли нас белые с фланга?..

— Не подстригут, не подстригут, не волнуйся. То червонные казаки атакуют Гришино. Поставили бы нас чуть левее, и пришлось бы мне освобождать родной уголок…

— В самый раз, Захар Захарович, — продолжал Слива. — Как отдали Гришино Деникину, с той поры не знаю, что с семьей, с детьми. Об этом прошу, товарищ командир. И к твоим загляну…

— Нельзя, товарищ Слива, — сухо отрезал Полтавчук.

— Как нельзя?.. — растерялся боец, не ожидая такого решения от земляка.

— Кто же будет добивать Деникина? Хочешь, чтобы он опять пришел топить наши шахты?

— Как-же так при полной сознательности вы говорите такое, товарищ командир? Разве гришинские проходчики могут быть врагами советской власти?

— Нельзя. Добьем белых, потом пойдем по отпускам, товарищ Слива, — не смягчался командир полка.

— Мимо дому идти и не заехать! Тогда по собственному отпуску ударюсь в дезертиры. А может, там и моей семьи и вот столько семени не осталось. Хорошо вон командиру бригады, — мотнул он головой в сторону Парусова, — им и жена тут, и сани под нее, и кучер с треском. Одним словом, вся тебе гайка. Качай и посвистывай. Я прошу на один день. Слово шахтера.

Трубка командира неспокойно ерзала в углу плотно сжатого рта. Булат опустил глаза. Надо было как-то унять разволновавшегося бойца.

— Ты что тут агитацию разводишь? — набросился на Сливу Медун. — Ты пришел на место — и спать, а командиру бригады надо думать о полках, о заставах, о задаче. Ты знаешь, сколько у него красноармейцев? Ты-ся-ча че-ло-век… Прошу такую агитацию прекратить, аре-сту-ю.

Алексей поморщился. Ему хотелось немедленно, назло не столь грозному, как шумливому начальству, отпустить шахтера домой. Словно предугадав его желание, Полтавчук вынул изо рта трубку и обратился к Сливе:

— Езжай. На день, под честное шахтерское слово. Как ты, товарищ комиссар?

— Согласен, и никакая гайка, — радостно выпалил Булат.

Медун пожал плечами: