Контрудар (Роман, повести, рассказы)

Булат, приблизившись к пианино, снял с него краюху хлеба и передал ее Чмелю. Наклонив голову, внимательно всматривался в темное нутро инструмента. Затем, опустив в него руку, снял с барашка, на котором обычно вешают мешочки с нафталином — надежную страховку от моли, любительницы молоточного фильца, — довольно увесистый замшевый мешочек.

Пока Булат, Дындик и Чмель собирались познакомиться с его содержимым, Сотник, сбросив с себя тяжелую шубу, кинулся к двери. Дындик, опомнившись первым, выхватил кольт.

— Стой, стрелять буду!

Комбинатор, взявшийся уже было за кромку дверей, как побитая собака, шарахнулся назад. Опустился на ящик.

— Золотые десятки! — с загоревшимися глазами, восхищенно крикнул Чмель. — На много тыщ, пожалуй, в этой торбе наберется.

— Зарезали, совсем зарезали рабочего человека! — заголосил по-бабьи Сотник. — Что вы делаете, ребята, я же рабочий, с малолетства рабочий…

— Будь ты пять раз рабочий и сто раз бедняк, — заскрипел зубами Дындик, — а раз ты пошел заодно с паскудами, то ты и сам паскуда. А такую гидру, такую жадобу, как ты, Корней, надо давить без оглядки… Собирайся… Бери свой тулуп…

Сотник, ополоумев, вяло поднялся с ящика.

43

Шаткое здание белогвардейщины, созданное англо-французским империализмом, классовой ненавистью российских заводчиков, купцов, попов и деникинского генералитета, шомполами карателей и нагайками головорезов Шкуро, трещало в своей основе.

Под мощными ударами Красной Армии не по дням, а по часам рассыпалась грабьармия генерала Деникина.

Не давая ему передохнуть, прийти в себя, оглянуться, гнали красные полки на юг, к морю, белогвардейское воинство.

Это была страдная пора для кавалерии. Разведка то и дело сообщала об отступавших батальонах, ротах, обозах, группах, штабах белых. Помогали разъездам и крестьяне, делегаты от мелких партизанских отрядов, перебежчики из белого лагеря.

Все пять армий Южного фронта грозным, неудержимым валом катились к Северному Кавказу, к Азовскому и Черному морям. На несколько переходов оторвались обозы частей. Теперь уже продовольствие и фураж, обмундирование и боеприпасы пополнялись со складов англо-деникинцев.

Больше месяца бойцы не меняли белья. Негде и некогда было ковать лошадей.

И все же ни раны, ни болезни не сокращали боевого состава. Пламенные призывы Ленина добить врага зажигали сердца людей. Никто не хотел быть в стороне от жарких схваток с отступающим врагом. Ряды обоих полков — Донецкого и Московского, несмотря на все трудности безостановочных маршей и постоянных баталий, не таяли, а росли. За счет добровольцев, за счет партизан, за счет перебежчиков. Рос и их арсенал оружия за счет богатых трофеев. Тяжелели интендантские повозки, впитывая в себя вражеское добро. Теперь люди с улыбкой вспоминали драматические схватки, сопровождавшие дележку мелистиновых шинелей.

Не раз после стремительных атак, сметавших с лица земли недавно еще грозные деникинские колонны, Булат, любуясь своим новым командиром полка Полтавчуком, в душе ликовал: «Нет, наш Донецкий кавалерийский полк не уступит теперь ни в чем даже великолепному полку Качана, который ошеломил тогда всех накануне жарких боев за Касторную».

Парусов и Медун просили командование об отдыхе. «Вся армия безостановочно гонит Деникина, Буденный и Примаков не останавливаются ночью и днем. Преследуйте неотступно врага», — категорически требовал ответ командарма.

Во время коротких привалов люди и кони едва успевали отдохнуть, восстановить свои силы.

На походе — это уже было на одной из торных дорог Донской области — Булат вызвал в голову колонны политкомов и активистов.

На крупном трофейном коне подъехал Слива.

— Ну, как съездил, Семен? — спросил его Чмель. — Повидал своих?

— А как же, Селиверст Каллистратович. Хоть и душа болит после такой свиданки, все же заглянул в свою хату.

— Эх! — вздохнул Чмель. — Когда же попаду я в свою Свистуновку?

— Вашей Свистуновке что? Беляк туда не дошел, вот у нас он похозяйничал!

— Располагаю! — ответил понимающе Чмель. — В прошлом годе страдала наша Льговщина без соли. Довелось пробираться на Украину с мешками. Была она в ту пору под немцами и гетманом. Долго их помнить будут ваши мужики…

— И этот гад Деника хорош! — заскрежетал зубами Слива. — Шахты, подлец, затопил. Понаехали французы, вывезли машины. Говорят — «долгов не платите, станки увезем». Наши не давали, так на каждом столбу повесили по шахтеру. Баб пороли, до того дошли, подлюки-золотопогонники. И моей всыпали. Месяц потом скрывалась. Хорошо, теща объявилась, за моей хатой присматривала.

— Нешто помирился с ней?