Концентрация смерти

– Есть… эссэн… – Михаил на секунду снял руку со спускового крючка и показал пальцем себе в рот.

Поляк торопливо кивнул. Жестами разъяснил, что понял и хочет подойти к шкафчикам. Прохоров не спускал его с прицела, старался не приближаться, обходил стол. Пожилой рабочий открыл шкафчик, снял с полки газетный сверток, положил его на лавку и развернул. Внутри оказалось с пяток варенных в кожуре картофелин, четыре ломтя хлеба, большая луковица и кусок толстого сала, источавшего соблазнительный запах чеснока. Поляк отошел в сторону на пару шагов, предлагая жестом все это забрать Прохорову с собой. Затем приложил палец к губам, давая обет молчать о встрече.

Михаил опустил ствол автомата. Приблизился к еде, подавил в себе желание сразу же запихать картофелину в рот и проглотить. Он обернулся, встретился взглядом с поляком, тот сглотнул слюну. Первый страх у рабочего прошел, он уже верил, что опасный беглец-грабитель сохранит ему жизнь, а потому теперь просто сожалел, что останется на весь день голодным. Прохоров вздохнул, запихнул три картофелины себе в карман, забрал половину хлеба, располовинил ножом луковицу и кусок сала.

Рабочий благодарно улыбнулся и приложил руку к сердцу, еще раз показал, что не скажет никому ни слова. Михаил по его взгляду понял, что так оно и будет. И неизвестно, как сложилось бы, не поделись он теперь награбленным. Он попятился к двери. Поляк кивнул на прощание.

Сердце бешено стучало, вспоминались слова Фролова, прозвучавшие после встречи на реке с влюбленной парочкой. Возможно, правильнее бы было убить видевшего его поляка, а труп спрятать. И уж во всяком случае, не стоило делиться с ним едой. Возможно, узник лагеря так и поступил бы, но Прохоров уже вновь почувствовал себя свободным человеком, а свободный только сам и несет ответственность за свои поступки.

Михаил вернулся к своим.

– Все в порядке? Никто тебя не видел?

– Не видел, – соврал Илье Михаил.

– Чего так долго? – с подозрением поинтересовался Кузьмин.

– Ты знаешь, Аверьянович, такие вещи на помойке не валяются, – с этими словами Прохоров выложил на разосланную жилетку свою добычу, что тут же прекратило все претензии к нему.

Сало порезали тонкими ломтиками, половину луковицы – кольцами. Беглецы лежали в траве. Это был настоящий пир. На сале поблескивали крупицы соли – невиданная роскошь. А вареная картошка с луком казалась верхом кулинарного искусства.

– Давно я такого не ел, – признался Кузьмин, облизывая пальцы. – Ты, командир, хоть напоследок немецких харчей из их столовой попробовал.

– Долго они во мне не задержались, – ответил Михаил и тут же почувствовал, что вспоминает события в лагере, как нечто давно минувшее, столько всего вместилось в короткий отрезок времени. – Подкрепились немного, и в дорогу.

– Немцы здесь уже проверяли, никого не нашли и уехали, – напомнил Фролов. – Теперь тут самое безопасное место. Они не вернутся.

– Вернутся, немцы тоже умеют менять тактику, а безопасных мест для нас не существует, пока не пройдет трое суток со времени побега, – возразил Прохоров. – Двинем вдоль леса. Оттуда далеко видно, если что, всегда можно укрыться. Главное, заметить врага раньше, чем он тебя заметит, и двигаться на восток, только так мы приблизимся к цели.

– А где он, восток? – уставился на небо Кузьмин.

– Учись, интендант. По солнцу смотри.

* * *

Ветер внизу почти не ощущался. Зато верхушки деревьев над головой сильно раскачивались. В мае в лесу особо ничем не разживешься, разве что молодой кислицы можно поесть. Но на нее беглецы особо не налегали, знали, что от травы начнутся рези в желудке, станет пучить. Уж лучше быть голодным, чем мучиться животом.

Прохорову становилось все хуже, от воспаленной раны знобило, бросало в жар. Не помогла и еще одна порция пороха, высыпанная на рану из вскрытой гильзы.

– Стрептоциду бы, – сокрушенно проговорил Кузьмин. – Вмиг затянулась бы. За сутки, а то и меньше. Только где его возьмешь?

– Где-то же он есть. Только нас там нет.

Шли, стараясь держаться подальше от тропинок, дорог. Не ровен час, на кого-нибудь нарвешься. Лая собак, верного спутника погони, пока не слышалось. Решили идти, сколько хватит сил, весь остаток дня и ночь, под утро выкопать под вывороченным деревом схрон, выстлать его лапником хвои, соорудить навес, замаскировать его мхом и там отсидеться до тех пор, пока эсэсовцы свернут поиски. Вроде бы простой и надежный план, немного жженой резины и махорочной крошки оставалось. Правда, все это промокло, слиплось после того, как выбирались из реки. Но все же это было лучше, чем ничего, хоть какой-то шанс отбить нюх у собак-ищеек.

Но человек предполагает, а судьба располагает. Лес стал редеть, деревья мельчали, вскоре беглецы оказались на опушке, вдоль которой змеилась полевая дорога, ведущая к большому кладбищу. Среди старых деревьев угадывались надгробия: и простые деревянные кресты, и величественные монументы из камня и бетона, виднелось даже несколько кирпичных склепов-часовен.