– Да при том, что это единственная четко установленная лавочка, перечислявшая деньги на развитие так называемых «проектов студенческой интеграции», причем установили-то ее только потому, что она действовала почти что в открытую, через совершенно безобидные университетские фонды. И не слышать о ней наша информаторша просто не могла. Точнее, не могла бы – если бы мы действительно имели дело с радикальной молодежной группировкой. В данном же случае ее шарашка – это просто прикрытие, хотя, должен признать, довольно остроумное. А ФСБ сознательно слила нам тухляк. Мы сейчас начнем возиться с этой публикой, влезем туда по самую задницу, а потом кто-то обвинит Коровина… или мы просто окажемся «прокладкой» между двумя противоборствующими сторонами.
– Я пока ничего не понимаю.
– Поймешь! Поехали в контору.
Артюхин оказался парнем расторопным и исполнительным – пока Леон с Мельником добирались до своего офиса, он успел отдать необходимые распоряжения и довольно увесистый пакет файлов уже висел на служебном сервере возглавляемого Мельником отдела. Антон вытащил из кофейного автомата две глиняные кружки с мокко (автомат в его кабинете был специально перенастроен на богатырские порции), достал початую бутылку богарского бренди и принялся разбираться с документами.
– Ага, – довольно буркнул он через некоторое время, – ну вот они, касатики. Иди сюда, полюбуйся. Узнаешь?
Леон подошел к его столу и встал справа от Антона, так, чтобы видеть голографический дисплей.
– Мать честная, – выдохнул он, – Сосновский.
– Хе-хе… смотри дальше. Бехтерев. Генерал Костенко, бывший начальник второго инженерного управления Роскосмоса. Светлана Борисовна Большакова – тоже та еще тетка, как ты помнишь. Знакомые все лица, не так ли?
– Погоди, погоди, – Леон облокотился об стол и повернулся к своему другу: – так ты – знал?!
– Не знал, – жестко ответил Мельник, не отводя глаз, – но догадывался. Но это, как ты понимаешь, вопрос не совсем моей компетенции, не так ли?
– Опять слухи?
– Догадки, Леон! Пока только догадки. В прошлом году я занимался одним очень странным делом на Луне – каким, сейчас не важно, – и попутно, когда ниточка вернула меня на Шарик, достаточно случайно столкнулся с фактом «левого» финансирования некоей ставропольской лаборатории. Происходило нечто удивительное – не бюджет разворовывался, а наоборот, в секретную государственную структуру кто-то вливал немаленькие средства со стороны. Если учесть тематику, которой эта лаборатория занимается, то станет еще интереснее. Не вдаваясь в подробности, скажу так: ребята ковыряются с проблемой управления кораблем на сверхвысоких скоростях. Гиперинерциальные компенсаторы с принципиально новыми возможностями – тема, как понимаешь, ой-ёй-ёй… И продвинулись они уже далеко. Причем, что интересно, на одни федеральные бабки им этого не сотворить.
– Так где же тут мошенничество? Или… погоди, я начинаю соображать. Кто-то всерьез готовится к буму негосударственной космонавтики?
– Вот именно, дорогой ты мой! Ты представляешь себе, какие тут могут быть деньги? Потому-то и ездят сюда всякие «мусью» с чековыми книжками. Понятно, что серьезные суммы они переводят через разные фонды-щмонды и банки развития. А вот подмаслить кого надо приезжают лично. И правильно, я на их месте поступал бы точно так же: для русского человека личный контакт лучше десятка контрактов. Вот тебе, кстати, и фоторобот. Ясно, что для шизанутых деток рожу он себе перекрасил – потому его и не опознали по пограничным архивам. Вот, смотри. Вполне благообразный старикашка.
Леон повернулся к дисплею и вздрогнул. На него смотрел Цезарь Карлович Трубников.
Глава 6.
… К девяти часам вечера, исчерпав возможности своего служебного допуска, Леон убедился, что в Роскосмосе Цезарь Трубников не служил никогда. Оставались Штаты, Европа и Инодокитай. Если смотреть все фотоснимки, управится он не раньше утра. Леон потер лоб, сделал глоток кофе и еще раз всмотрелся в фоторобот, сооруженный в ФСБ. Девушка, очевидна, была профессионалом, – и профессионалы же работали с ней за компьютерами. То, что ей по каким-то причинам не удалось сделать снимок таинственного европейского эмиссара, не имело особого значения: получившийся на выходе портрет мало отличался от оригинала.
Цезарь Карлович не стал «перерисовывать» свое лицо, и действительно, оставалось загадкой, как он прошел мимо стандартного фотоконтроля на пограничном терминале, ведь любого из прибывающих в страну фотографируют практически незаметно. Это обстоятельство вновь пробудило в Леоне его старые непонятные страхи, и он, раскрыв уже было рот, чтобы рассказать Мельнику о встрече в римском отеле, резко осекся. Антон, кажется, не заподозрил ничего, да и как ему могло бы прийти в голову, что его друг и младший коллега знает на самом деле гораздо больше, чем говорит?