Концерт Чайковского в предгорьях Пиренеев. Полет шмеля

— Это тебя Шмелев твой научил так мудрено выражаться? — поинтересовалась я язвительно. Но муж не заметил иронии.

— Да, это его слова, — подтвердил он и умолк.

Несколько минут мы лежали в темноте молча. Потом Вася закинул руку за голову и сказал:

— Знаешь, приятно все-таки завести таких друзей.

— Да? — удивилась я совершенно искренне. Вот уж никогда не замечала у мужа криминальных интересов.

— Ты не понимаешь, — ответил он задумчиво и даже с каким-то оттенком задушевности в голосе. — Сейчас такое страшное время. Все так зыбко, так тревожно. И столько всякой дряни вокруг… И никто ни с кем не борется. Вероятно, это просто выгодно властям — допустить такой «беспредел». Теперь уже понятно, что они сознательно допускают это.

— Почему ты так думаешь? — вмешалась я.

— Ну, — пояснил муж. — Дело в масштабах… У нас сейчас преступность приняла такой размах, какого нет даже в латиноамериканских странах, где три полицейских с одним ружьем… Значит не хотят бороться.

— А почему?

— Этого я не знаю, — сказал Вася. — Это — не моя компетенция. Я просто вижу. Да не в этом дело. Я о другом хотел сказать…

И он сказал, что с самого детства считал себя слабым. Чувствовал себя слабым и беззащитным.

— Это всегда создает психологический дискомфорт, — пояснил он. — Но в цивилизованном обществе дискомфорт слабее. Взрослому человеку не обязательно быть физически сильным и иметь оружие, например. Зачем это нужно, если за углом стоит полицейский, у которого все это есть и ты знаешь, что он придет тебе на помощь, если ты его позовешь? У нас же это стало весьма проблематичным. Никто тебе на помощь не придет. И никто защищать тебя не станет, если что.

— Если что? — спросила я мужа. Мне даже стало интересно, настолько я не верила в какую-либо опасность для нас. — Что такое может случиться? Ты — не политический деятель и не миллионер. Чего тебе опасаться?

— Конечно нечего, — ответил муж. — И все-таки приятно прикоснуться к кому-то сильному и надежному. Вот я и обрадовался, что возобновил знакомство со Шмелевым…

Мне было в общем-то понятно, что хотел сказать Вася и что он чувствовал. Тем не менее, мне все это казалось пустой и ненужной тратой времени. Да и супруги Шмелевы на меня никакого впечатления не произвели. Он — ханурик какой-то, а она — старая скучная грымза…

— Надеюсь, ты не собираешься всю ночь разговаривать о друге-рэкетире? — спросила я, уже внутренне раздражаясь. — Это оригинально — лежать в постели с женой и так долго разговаривать о своем новом знакомом.

На этом наш разговор и закончился. Но с тех пор Шмелев стал частым гостем в нашем доме. С его женой Лидой мы виделись реже, только когда ходили к ним в гости. Она сама пару раз тоже бывала у нас, но наша «дружба» носила формальный характер.

Единственное, что мне не очень-то нравилось в Шмелеве — это то, что он всегда приходил к нам с бутылкой. И они пили с Васей. Не то, чтобы я боялась чего-то, а просто мне не нравилось, что Вася пьет. У него после этого болела голова, и он не мог работать.

Во всем остальном же я была равнодушна. Разве только, иногда подтрунивала над Васей, говоря:

— Что-то не идут к тебе «наезжалы»… Жалко, а то вот бы от Шмелева какой толк был бы…

Лучше бы я не говорила этого, не каркала. Лучше бы я никогда не видела Шмелева. Никогда не знала его. Лучше бы я вообще прожила другую жизнь… Тогда бы не было того, что случилось…

А началось все с того, что Васе предложили купить икону. Она была страшно дорогая, в золотом окладе. На ней было изображение какого-то бородатого православного святого в зеленых одеждах. Вернее, они когда-то были зелеными, а теперь икона потемнела и о цвете ризы можно было только догадываться.

Вася же совсем незадолго до этого продал дачу на Карельском перешейке. Эта дача принадлежала еще его дедушке, который получил ее сразу после войны в очень живописном месте на берегу большого озера. Дом был деревянный и довольно старый, финской постройки. Пять комнат, веранда… Странно, что этот дом не сожгли наступающие советские части в сороковом году. Чудом дом уцелел, и его потом отдали Васиному дедушке за какие-то особые заслуги. Советская власть любила награждать тем, что ей не принадлежало и не ею было создано…

Вася провел на этой даче свое детство, но потом, когда его родители погибли в автокатастрофе, перестал ездить туда. Вообще, он казался плохим дачником — не любил сажать огород и окучивать картошку.

— Зачем мне это нужно? — говорил он, удивляясь, когда его спрашивали, что он сажает на даче. — Есть крестьяне, это их дело — сажать что-то и выращивать. У них такая работа. А у меня совершенно другая работа… Крестьяне же в свободное время не торгуют антиквариатом и не реставрируют его. Почему же я должен во время отдыха копать землю?

Не все с ним соглашались, но на него это не влияло. Он оставался тверд и в конце концов стал утверждать, что дача ему вообще ни к чему.