Концерт для скрипки со смертью

На лице Мартина Каттса появилось беспомощное выражение, как будто он не понимал, что от него хотят.

– Мы немножко выпили и поехали к ней. Как и раньше.

– И вместе легли в постель?

– Да.

– И какой она вам показалась? Счастливой? Довольной? Печальной? Озабоченной?

– Угнетенной, я бы сказал. Ну, и еще озабоченной поначалу, потому что она потеряла свой ежедневник. Вам это может показаться глупым, но это одна из худших неприятностей, которые могут произойти у музыканта. А еще ее беспокоило, что Саймон начал устраивать ей гадости насчет этих дел с телефонными звонками. Вам об этом известно? Ах, да, верно. Но было и еще кое-что похлеще. – Он замолчал, припоминая события. Глаза его были ярко-голубыми, но маленькими и почти круглыми, отчего он напоминал птицу со склоненной набок головой. – После того, как мы перестали заниматься любовью, она начала хныкать и распространяться о том, что никто не заботится о ней и что у нее нет постоянного парня, и все в таком духе. Меня это немножко рассердило, то есть, понимаете, я хочу сказать, что никому не нравится, когда его обливают слезами, так что я попробовал немножко развлечь ее, а потом подумал, что лучше мне смыться. Но когда я собрался уйти, она просто прилипла ко мне, и всерьез разревелась, и сказала, что очень напугана.

– Напугана? Чем же?

– Этого она не сказала. Она только все время повторяла: «Я так боюсь», еще и еще раз, вот так. И рыдания потом перешли в истерику.

– И что вы сделали?

– Ну, а что я мог сделать? Обнял ее, и приласкал, и немного успокоил, а когда она утихла, мы опять занялись любовью, просто чтобы подбодрить ее.

– Понятно, – глухо сказал Слайдер.

Мартин Каттс поглядел на него с несчастным видом.

– Что я мог сделать? – еще раз повторил он. – Одинокие люди почти всегда испытывают депрессию перед Рождеством. Это не здорово – быть одному, когда все остальные празднуют в семьях, но я же не мог взять ее с собой к себе домой, правда? А вернуться к тетке она не хотела. Я чувствовал себя паршиво, когда оставлял ее там, но мне нужно было домой.

– Какой она была, когда вы уезжали?

– Тихой. Больше она не плакала, но выглядела очень подавленной. Сказала что-то вроде: «Больше я так не могу». Я сказал, конечно, сможешь, не будь глупенькой, а она сказала: «Нет, для меня все кончилось».

– Она сказала именно эти слова?

– Кажется, да. Да. Ну, вы можете себе представить, что я чувствовал, оставляя ее одну. Но потом, когда мы встретились в январе, она вроде бы опять была в порядке – тихая и спокойная, знаете, как будто смирилась с чем-то. И когда я потом услышал, что она умерла, я, естественно, подумал, что она покончила с собой, и опять ужасно себя почувствовал. Но ведь она не покончила с собой, не так ли?

– Это не было самоубийством, – подтвердил Слайдер.

– Значит, я действительно ничем не мог ей помочь, ведь так? – Каттс, видимо, очень хотел, чтобы Слайдер подтвердил это, но у того совсем не было желания освобождать Мартина Каттса от чувства вины и ответственности, поскольку то, что сделал Каттс, только добавило унижения Анн-Мари. Но едва ли Каттса можно было обвинять в ее смерти. Тихая и спокойная, вспомнил Слайдер его слова, как будто смирилась с чем-то. Но с чем? Предвидела ли она свою гибель? Что же она такого сделала, чтобы навлечь на себя смерть? Может быть, будучи столь одинокой и никому не нужной, она и впрямь перестала заботиться о своей жизни – конечно, до того момента на автостоянке, когда она осознала... Каким образом, что должно сейчас произойти, и тогда она сделала последнюю неудачную попытку избежать этого, последнее усилие, как последнее трепыхание птицы, попавшей в ловушку.

В комнату осторожно вошла розовая и благоухающая Джоанна и оглядела их обоих.

– Вы замолчали, вот я и решила, что вы закончили.

– Да, мы закончили. – Слайдер встал. – На текущий момент, во всяком случае. Благодарю вас, мистер Каттс.

– Мистер Каттс? – переспросила Джоанна с ироническим смешком. – Мистер Каттс?

И тут Каттс протянул руку и обхватил ее за шею, привлекая к себе и прижимая к своей груди в подчеркнуто театральном объятии. Этот жест не был жестом любовника, но он растревожил Слайдера еще больше, так как ему было легко вообразить, какие глубины интимности могли предшествовать такому обращению.

– Не искушай свои руки, женщина! – улыбаясь, воскликнул Каттс и отпустил Джоанну. Она в ответ обвила своей рукой его талию и коротко и крепко обняла его.

Поймав в этот момент взгляд Слайдера, она почти извиняющимся тоном сказала:

– Мартин и я – мы старые друзья, понимаешь?

Каттс обезоруживающе улыбнулся Слайдеру.

– Да, Джо и я прошли вместе долгий путь. Я надеюсь, что вы будете хорошо заботиться о ней – это замечательная женщина.