Концерт на Корвете

Взмыл корвет, ахнуло небо, а земля - ринулась вниз, в бездну, словно и не было никакой земли, и не будет уже никогда, потому что - вдруг: свет, потому что луч легкого света, разъяв туманы, распахнулся над бездной, успокаивая ее, бедную.

- Дядя Лева, дома!

- Мы дома!..

- Вы с ума сошли!! - и, чуть тише, - вы же с ума сошли...

- Дядя Лева, не бойтесь, посмотрите, там - в лучике...

Из тихого, легкого сияния к ним вышел старик.

- Спасибо вам, дорогие мои, спасибо.

- А, это Вы, хм, отец Зуп?

- Дядя Лева, что же Вы! это ангел, смотрите: крылья...

- Пойдемте, Лев Модестович, - мягко проговорил старик.

- Куда? - облизнул губы, сглотнул, - зачем?

- Не понимаете, жаль.

- Дедушка ангел, простите, он понимает, просто смешной он такой...

- И Бога, говорит, - нет, он такой странный...

- Да, конечно, - улыбнулся старик.

Змеи из глаз моих выползли, шелестящие змеи в песке лица, по щекам, вниз, к земле, унося песок в землю, желтый скрипучий песок - в грязную мутную землю: вниз, к земле! Высится черное из тела моего - вниз: к земле; скрученный золотыми лоскутьями снов безотрадных, лови, падай! вскинь ладони в синь стылую неба, изогнись в себе, прянь в себя - мертвым: вниз - к земле! в карусели кипящие солнцем - ослепни, оглохни в песках тела своего; я - не понимаю...

- Где я?

Но не бойся, забудь себя, спи.

- Где, где я?

Но не слушай себя, никого нет; и тебя - нет.

- Я умер?

И смерти - нет.

- Я: умер.

Бескрайние зыбкие луга, залитые покойным светом, тихие туманы томлением тусклым своим давящие горло: случилось, но что?

- Не плачьте, теперь уже, не плачьте, - сказал старик.

- Вас всех... тут... без суда и следствия...

- Дядя Лева, Вы не поняли!

- Не поняли, дядя Лева, смотрите:..

- Смотрите: Бог...

- Уроды, нет же! это лишь глупость! так здесь не бывает, не будет, я боец Красной армии, я... так просто не могу быть! какого несознательного вы из меня тут делаете?!

Почему? но - почему?

- Да потому, что я - не урод! я нормальный советский человек!

Не надо, не плачьте, ну - не надо...

- Там - фашисты, гады, а вы тут... все - с ума сошли, а там, там...

- Дядя Лева, зачем Вы плачете?..

- Из-за фашистов - зачем?

- Они же тоже, все здесь, - как и Вы...

- Ненавижу... ненавижу...

- Дедушка ангел, простите нас!

- Мы не хотели...

- Я понимаю, пусть он делает, что - хочет, я понимаю.

- Дедушка ангел, а фашисты, правда, ему будут?..

- Он просил фашистов...

- Бога не просил, а - фашистов...

Бога не просил.

Глава Третия.

Карта ХХ.

Сперва возвращалось обоняние: запах спирта, значит живой, потом зрение: медсестра у койки, значит, лечат: в больнице.

- Где я?..

- Госпиталь это; Вы меня слышите?

- Не о том... где я был?

- Вас привезли с Юго-Западного; ведь правда, да?

- Белоруссия? там же фашисты...

- Лично товарищ Буденный просил...

- Кто? как? Минск... "Багратион"?.. Гарни... храм, мне подарили... не помню...

- У Вас контузия, но теперь все будет хорошо, верите?

- А фашисты? где фашисты?

- Вам нельзя много говорить, Вам надо спать.

- Спать... Шадай... Иах... Это Кассиэль проклял меня... нет, не помню...

занавес

- Я в Москве, в Москве, - повторял и повторял дядя Лева, - значит, Москва жива, выстояла, гады не прошли...

Плакала четырнадцатилетняя медсестра.

Спи, солдат, спи, не думай, не знай, забывай и ее, и себя - спи, нет ничего на земле, что могло бы сказать, опровергнуть: о, это не сон, - спи; не выстояла Москва, 4 ноября с Воробьевых гор был бы расстрелян в упор Кремль, личный приказ Фюрера Кремль спас: - 7 ноября, утром, в Тушино под бравурные марши Сводного оркестра им. III-его Интернационала приземлился "Юнкерс", а в полдень Адольф Гитлер уже ехал в роскошном, специально доставленном по такому случаю из Берлина, "Хорьхе" - по Тверской во главе мощной танковой колонны 2-ой и 3-ей групп Гудериана и Гота; жители домов распахивали окна, пытались понять - что значит этот грохот на улицах?

Гитлер в машине улыбался, чуть-чуть пугливо, может и понимая, что дурная пуля какого-нибудь патриота вмиг продырявит его голову, а брошенная из окна граната разнесет любимую машину в клочья и дребезги... Гитлер иногда закрывал глаза и, тихо мурлыкая арию Лоэнгрина, кивал головой, словно отвечая на приветствия русской толпы, или говорил что-то Еве, сидящей рядом; на коленях у Евы возились два очаровательных маленьких сеттера - подарок русскому Главнокомандующему товарищу Сталину, по данным агентов фон Шуленбурга и Кестринга Гитлер знал: Сталин тоже уважал именно эту породу, впрочем, "разведка" могла и ошибаться, какая теперь разница!

Жители домов уже размахивали цветами и флагами, цветы летели из распахнутых окон под колеса "Хорьха".

До Москвы оставалось не более десяти-пятнадцати километров, когда Фюрера поразила странная мысль: сверху столица большевиков напоминает круглый аквариум, вроде того, что стоял в комнате матери на втором этажа старого линцевского дома; в мутной воде неба плавали серые рыбы дирижаблей, от нелепо разбросанных по дну зданий подымался тусклый то ли дым, то ли пар: "душно, захлебнусь...", - еще с 1931 года Фюрер не любил самолеты.