Концерт «Памяти ангела»

Мари взбежала вверх по ступенькам так быстро, как только позволяли мозоли и артроз, толкнула дверь, которая в ответ скрипнула, и, зачарованная происходящим, позволила звукам, подобно глубокому аромату, ласково прикоснуться к ней, окутать ее, проникнуть внутрь.

Молодой священник играл на фисгармонии.

Он был божественно, неслыханно красив. Один в нефе, бледный, будто напудренный, с идеально очерченным ртом в форме сердечка, он весь светился, озаренный золотым светом, который через витраж падал прямо на плечи юноши. Сияющий ярче алтаря, притягивающий сильнее, чем распятый Иисус, человек, извлекавший из инструмента дивные звуки, которые поднимались вверх, достигая сводов, был центром всей часовни. Загипнотизированная движением его белоснежных рук, ласкающих клавиши инструмента, Мари Морестье наблюдала за молодым человеком, и ей казалось, будто к ней снизошел сам Господь. Тарахтение мопеда на улице отрезвило обоих.

Внезапно обнаружив, что он не один, священник перестал играть и встал, чтобы поприветствовать прихожанку.

Мари Морестье едва не лишилась чувств. Священник, еще совсем юноша, оказался невероятно высоким и стройным; он улыбнулся, глядя на Мари, и его лицо засветилось, как у любовника на романтическом свидании. Казалось, еще чуть-чуть, и он раскроет ей свои объятия.

— Здравствуйте, дочь моя. Я новый священник Сен-Сорлен. Я только вышел из семинарии, и это мой первый приход. Мне очень повезло. Не каждому выпадает счастье оказаться в такой живописной деревушке, правда?

Смущенная глубоким бархатным тембром его голоса, Мари пролепетала в ответ, что это жителям Сен-Сорлен очень повезло.

Священник стремительно приблизился к Мари.

— Я аббат Габриель.

По спине у Мари пробежали мурашки. Ангельское имя совсем не сочеталось с его низким голосом.

— С кем имею честь? — спросил он, удивленный ее молчанием.

— Мари…

Мари сомневалась, стоит ли называть полное имя. Она боялась, что столько раз упоминавшаяся в криминальных разделах прессы фамилия омрачит прекрасное лицо священника, лишив его детской улыбки. Тем не менее она решилась:

— Мари Морестье.

— Очень приятно познакомиться, Мари Морестье.

Затаив дыхание, она с радостью отметила, что молодой человек нисколько не смутился, не встревожился и вообще не выразил никакого неодобрения, — невероятно! Странно… Юноша говорил с ней так, словно она была самой обыкновенной прихожанкой, не судил ее, не пытался запереть в клетку для диковинных животных.

— Мари, вы часто ходите в церковь?

— Я каждый день бываю на службе.

— Ваша вера всегда была сильной?

— Господь не вынес бы моих сомнений. Не будь я достойной Его, Он бы в два счета исправил положение.

Она хотела выглядеть скромной и жалкой, но вдруг поняла, что произнесла слова, полные гордыни. Достойной Господа! Исправил положение! Аббат Габриель несколько секунд размышлял, пытаясь осмыслить сказанное.

— Вера — это милость.

— Именно! Если бы наша вера ослабла, Господь живо пнул бы нас под зад, чтобы ее укрепить.

Мари не верила своим ушам. «Пнуть под зад»! Она никогда не употребляла подобных слов. Что с ней стряслось? Она орала, как вояка на поле боя, грубо и с молодецким задором. А может, ей просто хотелось быть мужчиной рядом с таким нежным созданием, как этот священник? Окончательно смешавшись, она опустила глаза, готовая признать свой промах.

— Итак, дочь моя, встретимся в семь утра на службе?

Она разинула рот и кивнула. «Он простил меня, — подумала Мари. — Что за прекрасный человек!»

На следующий день она встала ни свет ни заря и по утренней прохладе пришла к мессе раньше всех.

Когда аббат Габриель, в белоснежной альбе и зеленой шелковой столе, вышел из ризницы, Мари несколько секунд не могла прийти в себя от восхищения: он был таким же юным и прекрасным, как в ее воспоминании. Вместе они расставили скамеечки для молитвы, отодвинули в сторону качающиеся стулья, привели в порядок цветочные горшки, сложили стопкой молитвенники, — казалось, будто эти двое готовятся к приему гостей.

Стали собираться прихожане. В среднем каждому из них было лет восемьдесят. У входа в церковь седые, одетые в черное люди ненадолго остановились, однако их нерешительность и молчание свидетельствовали отнюдь не о враждебном отношении к новому священнику, а, напротив, об уважении к его предшественнику.

Аббат Габриель, казалось, прекрасно их понял, а потому подошел, представился, нашел нужные слова, чтобы почтить почившего в возрасте ста лет аббата, и пригласил всех занять места на скамьях рядом с хором.

Пока священник поднимался к алтарю, Вера Верне, которую Мари всегда мысленно называла старой каргой, пробормотала себе под нос:

— Это несерьезно. Епархия издевается над нами, он слишком молод! Нам прислали семинариста!