Концерт в декабре

- Ах ты, скотина! – вскакиваешь, налетаешь на Сашку сверху, и начинаешь душить. – Тогда я и для тебя придумаю что-нибудь оригинальное! Как тебе идея надеть килт, как его носили настоящие шотландцы?

Он еще громче заливается, кашляет, и пытается что-то выговорить:

- Пусти, придурок! На шее синяки останутся!

- О, да тебе же завтра стриптиз показывать на сцене!

- Не стриптиз, больной! Просто в майке жарко играть!

- Ну конечно, поэтому ты в середине шоу картинно поднимаешься из-за своих барабанов, подходишь к краю сцены и царским жестом выкидываешь в толпу свою потную липкую одежду?

Бро смеется:

- А килт – это идея! Я подумаю об этом!

Перестаешь его теребить и усаживаешься на него верхом, подогнув ноги:

- Знаешь, я хочу сказать, что мне жутко с тобой повезло. Любой другой только покрутил бы пальцем у виска и сказал – ну и придурок…

- Я так и говорю…

- А ты поддержал! Только, Саш, прошу, без фанатизма – нам не нужны толпы самоудовлетворяющихся подростков в зале при виде твоего…кхм, орудия…

- Это называется – член, стеснительный мой! - брат гаденько ухмыляется.

- …так что ты хоть стринги свои любимые натяни, а? Те самые, которые тебе подарили поклонники… ну, со звездно-полосатым флагом и надписью «Я – жЕвотное»…Которые ты так любишь одевать и в пир, и в мир, и в люди… Ой, а они сейчас на тебе? А ты их хоть когда-нибудь стираешь?

Тебе редко когда удается вовремя заткнуться. Во всех ваших потасовках с братом если тебе и случалось побеждать, то только благодаря хитрости, но уж никак не силе. А сейчас вообще, забывшись, ты продолжаешь щебетать, а Сашка молниеносно напрягается и сбрасывает тебя на пол, усаживаясь сверху. Ты только понимаешь, что потолок и пол меняются местами, и чувствуешь тяжесть на бедрах. Если бы не болезненный удар головой, ты вполне смог бы оценить весь юмор ситуации.

Ну, и кто как любит? Кто будет сверху, а кто – снизу?

Провокация.

Не задумываясь, вы стали подначивать друг друга, чтобы произошла такая вот маленькая потасовка, и в итоге вы оказались вдвоем – близко, как и в прошлый раз у тебя в комнате, как тысячу раз до этого - гораздо ближе и интимнее… Только сейчас под тобой холодный гладкий пол вместо пушистого ковра, в голове разливается боль – будто маленький злобный зверек… Надо же, как неудачно… Сашкино лицо – красивое, выразительное, но до обидного не похожее на твое – наклоняется ниже…и ниже… Он касается носом твоего носа, покачивает головой в стороны – совсем как в детстве! – и улыбается…тепло, по-доброму:

- Ну ты и слабак, Ромиру… Да мне ничего не стоит одной левой справиться с тобой.

На губах ощущаешь его дыхание – горькое и сладкое одновременно. От этого голова кружится еще сильнее, и ты благодаришь бога, что лежишь. Как странно и необычно чувствовать его тепло и сильные руки…У него сегодня щеки небритые, и, наверное, колючие. А вот губы чуть полуоткрыты - кажется, еще чуть-чуть, еще пару миллиметров, и…

Не в силах совладать с собой, закрываешь глаза и легонько касаешься своими губами его губ. Даже не поцелуй вовсе – иллюзия, дрожащая тень прошлого, от которого вы оба отказались.

Да только оказывается, память сильнее. Губы словно начинают жить самостоятельно: и у тебя, и у него. Хватает короткого испуганного взгляда, хриплого стона, стального кольца рук вокруг талии – и накрывает безумие, опрокидывая, ломая все старательно взращиваемые правила, нормы и табу.

Разум сопротивляется.

Тело отказывается повиноваться.

Желания…желания подавляют волю.

Несмело проводишь губами по его губами, затем – все увереннее, все смелее, и вот он уже перехватывает инициативу – ласково играет с сережкой у тебя в языке, жадно, исступленно узнавая, пробуя на вкус, исследуя каждый миллиметр, посасывает губы, и ты сходишь с ума от этих грубоватых, таких властных поцелуев. Непроизвольно выгибаешься навстречу ему, ерзая, извиваясь, прижимаясь еще ближе, чтобы почувствовать, что он тоже хочет… Проклинаешь свое тело за эту реакцию, ругаешь себя самыми последними словами, а сам стонешь и толкаешься навстречу его руке, которая гладит твои бедра. Умереть бы… Умереть в эту самую минуту, чтобы не было нужды потом смотреть друг другу в глаза и что-то объяснять… Пытаться объяснить. Умереть бы от удовольствия… Умереть бы в его руках…

Сумасшедшее напряжение.

Это как ломка у наркомана, который готов пойти на все за дозу. Нет сил оторваться, как будто бы вы – два пазла, соединенные воедино. Больно, горячо, страшно… Душа на кончиках пальцев – бьется неистово, как птица, попавшая в неволю. Не расцепляете ладони, стискиваете пальцы еще крепче, еще сильнее, как будто боитесь, что потеряете друг друга. И где-то на самом краю сознания ядовитым светом горит мысль: «За что?»

Слезы. Много горьких слез по щекам. И дыхание судорожное.

Эту истерику не успокоить.

От этого уже не отмахнуться, как раньше, не забыть.

Придется всю жизнь пережевывать…