Концерт в криминальной оправе

У задней, скрытой от людского взора стены, он увидел разбитое стекло, приоткрытую створку окна, левее разобранную кладку веранды. Терентьев обошел дом. Большой навесной замок на двери оказался целым, рядом около щеколды виднелся пятисантиметровый продольный отщеп от какого-то металлического предмета. Древесина желтоватая, не потемневшая, следовательно — свежак, недельной давности.

«Начинали с двери, а влезли через окно или подвал, — прикинул он. — Надо вызывать милицию».

Из сельского магазина Иван Осипович позвонил в райотдел.

— Заявляете? — осведомился дежурный.

— Заявляю, — торопливо согласился Терентьев.

— Тогда ждите где-то к обеду. Пока машина на происшествии.

Около часу дня на желтоватом дребезжащем газике подъехали трое. Следователь милиции, невысокая полноватая блондинка в форме капитана и двое молодых ребят в штатском. Тот, что повыше — эксперт-криминалист, другой — из уголовного розыска. Отперев замок, поскрипывающим просыпающимся крыльцом вошли в дом.

— Да-а-а-а…, — протянул Иван Осипович и, опешив, застыл в молчании.

Открывшаяся взору картина поражала вандализмом. На столе веранды, тумбочке и шкафчике для посуды в беспорядке, вперемежку с остатками заплесневевшей еды, валялись бутылки из-под дешевого вина, тарелки, грязные ложки и вилки, с десяток окурков. На дне стакана и чашек матово-коричневатыми озерцами застыло недопитое какао, разорванная пачка из-под которого лежала на полу.

Обстановка в двух других комнатах мало отличалась от увиденного. Тоже полный беспорядок, выброшенные из комода вещи, постельное белье и обувь, сваленные в груду вместе с половиками, там и сям газеты, разбросанные книги с вырванными страницами. Около распахнутой печной дверцы на железном листе раскрытая банка зеленой краски и пустая бутылка из-под растворителя. Похоже, таким варварским способом злоумышленники пытались согреться и оживить занимавшую полкомнаты русскую печь. В ней — масса пепла, несколько обгоревших поленьев.

Все три кровати напоминали лежбище дикарей: смятые одеяла, простыни, непонятно как оказавшиеся на одной — грабли, на соседней — два топора, молоток и лопаточка для прополки. Именно лежа, здесь кайфовали вовсю, курили, пили какао. Так на полосатом матраце скорбно покоилась вместительная в позолоте чашка хозяина, вокруг нее на бело-синей материи свежо и неповторимо бросалась в глаза высохшая коричневая лужа, схожая с творением некоего художника-абстракциониста. Рядом баночка из — под детского питания, пробитая сверху ударом, похоже его, Терентьева, охотничьего ножа. Присмотревшись, Иван Осипович убедился, что нож действительно его — треугольный след на искореженном металле вполне подходил по ширине клинка и толщине массивного, с зубцами обушка.

Еще — окурки, окурки и окурки, разбросанные обгоревшие спички, пустые пачки из-под «Примы» и редкого теперь «Белозора». На столе без задней крышки полностью разобранный старенький черно-белый «Рекорд»…

Между тем, милиция довольно рьяно приступила к работе. Тут, как в слаженном оркестре, у каждого оказалась своя партия. Следователь, перейдя из веранды в комнаты, писала протокол, криминалист, последовательно сфотографировав все мелким и крупным планом, начал снимать с предметов — тех же бутылок, чашек, стакана, прочего стекла отпечатки пальцев, коренастый крепыш из уголовного пошел опрашивать соседей.

Какое-то время Иван Осипович не без интереса наблюдал за криминалистом, потом начал наводить порядок. Поняв, однако, что мешает, бросил это занятие. Про себя он решил приехать сюда вместе с дочерью и женой. Только втроем, с женщинами, за пару выходных можно все убрать, вычистить и отмыть.

Исписав мелким убористым почерком пару страниц, блондинка вспомнила о нем: — Подытожим, гражданин Терентьев. Что из вещей пропало, и во что вы их оцениваете? Нам необходимо установить материальный ущерб украденного.

Иван Осипович посоображал: — Так, похоже, и не очень-то много пропало. Вот нагадили, набезобразничали, это — да! Лучше взяли бы половину, и то не так было бы обидно.

— Конкретно? — сухо уточнила следователь.

— Нет пары ножей. Один — охотничий, тот, которым банка пробита, другой — швейцарский, перочинный. Я его здесь с осени забыл, да так и не удосужился подъехать. Разобран и сломан телевизор.

— Во сколько оцениваете ножи?

— Охотничий, на пятьсот потянет. Второй — красавец, из швейцарской стали. С двумя лезвиями, отвертками, ножницами, пилочками, говорят, долларов семьдесят стоит.

— В рублях!

— Тогда пишите две, две с половиной тысячи.

— Остановимся на двух тысячах. Официальное заявление писать будете?

— Это обязательно, как положено.

Он вспомнил совет дежурившего с ним анестезиолога Выдренкова. Тот, мужик тертый, из военных врачей, за ночь его не менее трех раз наставлял: — Заявление, Иван, не стесняйся, пиши. А не напишешь — искать не будут. Голову на отсечение пока не отдам, поберегу, а вот язву мою, что не дает покоя больше тебе, режь хоть завтра, без промедления…