Концессия

— Слушайте его! Долой «советские глупости»! Если ему не нравятся советские порядки, зачем он приехал в Советскую страну? В Китае о забастовке хозяин сейчас же сообщает полиции. Полицейские приходят и расправляются с рабочими. В Советской стране никто не посмеет расправиться с рабочими, вот почему ты кричишь «зачем нам советские глупости».

«Должно быть, толково говорит парень», — подумал Троян, пробираясь в толпе.

Он рассматривал подвижное лицо Сей Чен-вена и не обращал внимания на опасливые и недоброжелательные взгляды людей, одетых в та-пу-ше[8] — длинные черные, серые и синие шелковые халаты — и в шапочки грамотеев. Появилась потребность записать тут же на месте, под свежим впечатлением, все, что он увидел и подметил.

Он вынул блокнот и стал набрасывать строчку за строчкой.

Увлеченный работой, Троян не замечал, что слушатели, оглядываясь на него и друг на друга, начали отступать, и когда через несколько минут поэт поднял глаза, около Сея теснилась небольшая группа подмастерьев и рабочих, и он говорил с ними легко, весело и удачно.

— Они подумали, что вы гепеу! — услышал он женский голос.

Троян сразу узнал Хот Су-ин в зеленой юнгштурмовке и желтой портупее.

— Кто подумал?

— А вот те, кто здесь стоял... Это все базарные торговцы. Они подумали, что вы их переписываете.

Ее немного скуластое лицо было красиво. Блестящие редкие зубы, карие глаза, умные и, пожалуй, насмешливые, светлая желтизна кожи и тонкие, твердые губы, придающие лицу особенный оттенок энергии...

— Началась забастовка, — сказала она. — Посудите сами: в китайских мастерских работают с зари до полуночи. Китайцы привыкли так работать. Но ведь это же беспросветно! Ничего во всю жизнь не видеть, не знать, кроме куска кожи для сапога или листа железа для ведра... С десяти лет до самой смерти! И получать копейки... Правда, мы привыкли к такой жизни, но ведь это еще хуже.

— Еще хуже, — подтвердил Троян.

— Сапожники, наконец, спохватились. Они требуют увеличения зарплаты и дня отдыха. А вот этот товарищ, — она указала на Сея, — разумно говорил. Вы что-нибудь поняли?

— Все понял. Все понятно и без слов.

Через раскрытые двери клуба донесся нежный, как жужжание пчелы, звонок.

— Я иду на митинг. Хотите, пойдем вместе? Я буду переводчицей.

— Еще бы! Конечно, хочу.

Она подошла к Сею и Цао и заговорила с ними. Троян видел, как тоненькая рука Хот Су-ин пожимала руку Сея, и оба улыбались, как друзья после долгой разлуки.

Все четверо начали пробираться в клуб.

А закат померк. Заблестели маяки у входа в Ковш. Замигали желтые точки костров на шаландах: экипажи готовили ужин.

Темнота вошла в город и встала вокруг каждого фонаря и освещенного окна.

В переулках Хай Шэнь-вея, узких, темных и зловонных, расположились не только китайские лавочки, столовые, трактиры, зубные и тибетские врачи, но и притоны любви, банковки и опиекурилки.

Переулки ведут в темные глухие дворы, в тупики, в которых, однако, знающий находит незаметные лесенки и таинственно открывающиеся двери.

Здесь на потертых ковриках около низеньких столиков сидят толстые безбородые гадальщики на костях, деревянных палочках и медных чохах — мелких монетах с квадратными отверстиями посредине. Владельцы нанизывают их на шнурки, как бусы.

Сейчас по этим глухим переулкам с фонарями в руках снуют граждане Китайской республики. Но они идут мимо опиекурилок, банковок и тайных домов любви. Они идут на главные улицы, к знакомым, к Уи-те-ле-бу рассуждать и совещаться о небывалом событии на чужбине: о забастовке.

Эти граждане хорошо торговали и плохо понимали причины недовольства.

Толпа вокруг клуба росла. Из окна второго этажа, оттуда, где была библиотека и комната для игры в пинг-понг, раздался голос громкоговорителя.

СУМАСШЕДШИЕ ЦИФРЫ

Филиппов выбрал удобную позицию и приготовил юпитеры.

К восьми часам зал Хлебной биржи наполнился русскими и японцами — представителями местной японской колонии и приехавшими промышленниками.

Господин Яманаси вынул плоские золотые часы, заметил время, оправил мимоходом дымчато-брусничный галстук и откашлялся.

— Очень, очень харасё, — сказал он члену исполкома Абрамову, идя с ним по проходу. — Рыбы много, воды много, земли много... хорося Россия.

Абрамов решил отплатить любезностью:

— У вас в Японии много красивого. Все путешественники в восторге от ваших цветов, водопадов, поэзии и трудолюбивого умного народа. Страна Восходящего солнца!

— О, да, да! — согласился Яманаси. — Вы так называете наши острова. А знаете, как мы называем Россию?

Они подошли к первому, почти пустому ряду кресел. Яманаси выбрал среднее и опустился.

— Как же вы называете Россию? — спросил Абрамов, садясь рядом.

— Россию мы называем... страной Росы.

— Росы? Россия — роса... это по созвучию? Похоже... и, пожалуй, поэтично: утро, роса...

Яманаси улыбнулся и кивнул головой.

— О, да, да... совсем похоже... да, да. Мы думаем так: когда восходящее солнце взойдет совсем, роса высохнет.