Концессия

Волненье прошло по собранию. Несомненно, слова Мостового многим показались правдой: каждый хотел работать хорошо, но если торопиться, то ведь некогда будет думать о том — хорошая или плохая клепка выходит из твоих рук...

Гущин оглядывал собравшихся, казалось, его тоже задела горячая печаль выступления старого мастера.

Директор завода Ергунов сидел в сторонке прямо на земле, смотрел на склоняющееся солнце и кусал травинку. По его лицу можно было подумать, что он ожидал именно такого выступления старого мастера и находит его вполне естественным. Гущин вопросительно посмотрел на Ергунова: не скажешь ли, мол, чего-нибудь, — но директор отрицательно покачал головой, и тогда Гущин взглянул на свой актив: Краснова, Суна и бригадира второй русской бригады Святого Куста — взглянул и удивился: за Святым Кустом, прикрытый широкими его плечами, сидел Свиридов. Как он попал сюда? Когда? Ведь в начале собрания его не было! Гущин снял кепку и вытер сразу вспотевший лоб.

В это время поднялся Сун Вей-фу и направился широким мягким шагом навстречу Мостовому, который, опустив острую голову, медленно шел от табурета.

Сун Вей-фу ударил его тихонько по плечу и чмокнул губами.

— Я думаю, — сказал он, поднимая руку без пальцев, — плохо работать — долго худа. — И стоял так минуту, возвышаясь над всеми, с поднятой рукой. — Хорошо работать — скоро худа конец. Китайская бригада прямо говорит: надо работать, надо работать!

Ему зааплодировали. Зааплодировали его страстному голосу, блеску его глаз, убежденности, которая пронизывала все его существо. Он ни о чем не рассуждал. Он знал, что единственное спасение в работе. И эту его стремительность почувствовали все.

— А он молодец, — сказал Троян Березе.

— Еще какой!

Графф заметил вполголоса:

— Хотят, чтоб люди жили одной работой. Определенно перегибают партийные директивы. Рабочему нужно иметь досуг, чтобы читать, учиться, культурно расти. Для чего же, спрашивается, делали революцию? Вы за что будете голосовать? — спросил он Греховодова.

— Полагаю поддержать Гущина.

— Почему же Гущина?

Греховодов не ответил.

После Суна говорил бригадир второй русской — Святой Куст.

Этот рабочий имел легкую кудрявую бороду до половины груди. Она вздувалась от малейшего движения и дала ему имя; в прежние века она, несомненно, была бы предметом зависти. Святой Куст был отличным производственником. В его бригаду попал самый разнообразный народ: переселенцы, люди неопределенного классового облика, каких на Востоке осталось немало от времен интервенции, и женщины, впервые ставшие на работу. Он умел с ними ладить и сейчас подступал к высотам Мостового.

Святой Куст, широкоплечий, но обиженный ростом, взобрался на шаткую трибунку.

— Послушаем, что скажет мужик, — шевельнулась Медведица, чувствовавшая доверие к его бороде.

Бригадир прежде всего развел руками, а ветер в это время ударил в бороду, взбил ее и поднял к лицу. Зрителям показалось, что борода улетает и мастер ловит ее.

— Непонимание! — раздельно, неожиданно звонким тенором начал Святой Куст. — Откуда и когда? Мостовой сказал велик план, а рационализация к нашему делу не применима. Другой молодой молодец поддержал его. Я — старик. Сил у меня помене, а стыдно мне было слушать эти слова. Велик план! Коли велик, значит, по мнению Мостового, надо сделать его помене. Обрезать, что ли, у него ручки и ножки, Василь Федорович? Вот, скажем, мы производим тару, попросту говоря, бочку. Ну, что станется в сборочной с нашей бочкой, если Мостовой начнет поставлять клепки покороче? Или из разного дерева?.. Ведь попросту бочка не выйдет. Знаем мы все план Республики, знаем, что машина стоит на рыбе, а рыба на таре. Одно к одному. План общий. Го-су-дар-ствен-ный! Как его можно сделать для нашего завода помене? Правда, выполнить трудно, но дело не чужое, а свое. Встретил я вчера, по шоссе идучи, бабу... то есть женщину... Идет женщина тяжелая, а на руках двухлетний ребенок... Я говорю: «Дай подсоблю, мать». «И, — отвечает, — справлюсь... своя ноша не тяжела».

Он развел руками, поймал бороду и минуту держал ее в кулаке.

— А поддержал моего дружка Мостового голова нашей физкультуры — Графф. Быстрый на ногу, Графф! Может быть, ты еще покурить хочешь над клепкой, Графф? Выйди и скажи перед всем собранием: замучаюсь я, если не покурю, если не отыму от работы десять минут в час... Выходи Графф, выходи, объяснись с народом начистоту. Ты строишь социализм, твое право говорить.

Графф побагровел и молчал. Заседающие весело перемигивались.

— Что ж, товарищ Гущин, — раздался негромкий голос Свиридова, — разреши мне сказать два слова.