Концессия на крыше мира(Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Т. XXVII)

Мак-Кертик принял решение спокойно. Лишь внимательный наблюдатель мог бы обнаружить, что он во время прений с почти иронической улыбкой вслушивался в речь Кис- совена, когда тот говорил об огромной научной ценности открытия теллита, и требовал, чтобы Евразия, как самая прогрессивная и идущая к коммунизму страна, использовала все преимущества, которые дает обладание теллитом.

Дунбей был радостно взволнован при оглашении решения. Для него всего важнее было то, что заключение договора освобождало его от той тягостной роли, которую предназначал для него Мак-Кертик. А кроме того — ведь концессия дает возможность Эди в ближайшее время посетить Евразию!.. И он решил сейчас же по возвращении в Институт по радиотелефону передать Эди радостную весть.

Он уговорился с Эди, что она приедет в Адагаде вместе с ними, как только начнутся работы по постройке необходимых для предприятия сооружений.

Общественное мнение Евразии отнеслось теперь к тел- литовой концессии гораздо внимательнее, чем в день заседания ВСНХ.

Институт Рыкова посетили в течение трех последующих дней около пяти тысяч человек, желающих ознакомиться с теллитом.

Большой популярностью пользовались монографии о «крыше мира».

Одна брошюра описывала место расположения концессии так:

«Памир, — по-киргизски „Пам-и-Дунья“ („крыша мира“), по-китайски „Чунг-Линг“, — высокая горная страна в центре той части Евразии, которая прежде называлась „Азией“. Он находится между Тянь-Шанем на севере и Гиндукушем на юге. „Крыша мира“ — крупнейшее плоскогорье мира. Она представляет собой цепь высоких, большей частью покрытых снегом хребтов, возвышающихся над дном прорезывающих их горных долин на одну-две с половиной тысячи метров. Основание этих долин имеет три-четыре тысячи метров абсолютной высоты.

Климат „крыши мира“ крайне суров и исполнен резких контрастов: зимой — сильный холод и снежные заносы, летом — не менее сильные пыльные бури.

Растительность Памира почти лишена древесных пород. Лишь кое-где есть туи и кустарники тамарисков и ивовых. Многие местности совершенно голы и покрыты только каменной пылью.

Несколько лучше положение в долинах.

Внизу, в глубокой щели с почти отвесными берегами, струится речка. По берегам извивается узенькая, не более версты шириной, полоска земли, где лепятся селения. Здесь же расположены жалкие посевы, а рядом высятся грозные неприступные скалы.

В здешнем климате успевает созреть за лето только ячмень, а пшеницу, которую кое-где сеют, в конце сентября снимают зеленой, и она созревает уже в снопах.

Остатки — всего около восьмисот человек — когда-то многочисленного народа ягнобов, загнанного в горы своими более воинственными соседями, сохранили признаки когда-то высокой культуры. Среди развалин древнего мазара обнаружены остатки старинной деревянной колонны с резной капителью, покрытой орнаментом, на котором не отразилось искусство мусульманской эпохи.

Множество поэтических легенд и сказаний говорит о духовной жизни ягнобов в прошлом. Язык их красив и звучен, в нем много общего с фарсидским, и он совершенно не похож на наречия расположенных вокруг народов».

Газеты Евразии не скрывали своего недоумения, — что же, в конце концов, побудило ЦИК отменить решение ВСНХ?

V НОВОЕ АДАГАДЕ

— Я привыкла жить одна, без отца. Но тут — это система. Скажите, мистер Дунбей, разве я не права? Мы приехали в Адагаде 24 января. На следующий день началась постройка рабочего городка…

— Эди, если вы хотите поразить меня и блеснуть знакомством с положением дел, то вы чуточку опоздали, — возразил Дунбей. — Я с удовольствием и с не меньшей точностью продолжу ваш отчет: 20 февраля производственные помещения и плавильная печь были готовы. Постройкой руководил лично Мак-Кертик…

Эди рассмеялась.

— Хорошо, все это так. Но я за это время почти не видела отца… Смотрите! Козуля! — крикнула она вдруг.

Дунбей был удивлен. Молча посмотрел он вслед за исчезающей козулей и подумал:

«Прежней Эди больше нет. Она исчезла куда-то, потонула в воспоминаниях. Правда, она все время здесь вместе со мной… Отца не видит… Но разве она серьезно жалуется на это? Вовсе нет! Она говорит иногда, вот как сейчас, об отце, но как-то по привычке. Даже не из приличия. Просто — по привычке. Ведь я — единственный, с кем она иногда может поговорить о Кертике… Но чем же она занята? О чем она думает?.. Она поглощена тысячами новых впечатлений… Вот только что она мне сказала, что величественный вид Памира то привлекает ее, то угнетает. „Это бывает в те редкие минуты, когда я остаюсь одна“, — добавила она тогда».

Дунбей с чувством удовлетворения продолжал изучать новую Эди.

«Большую часть времени, — размышлял Дунбей, — Эди проводит со мной или со своей новой знакомой — Соколовой, сестрой одного из технических работников концессионного предприятия. Славная девушка! Как они быстро сжились!»

И странно: он поймал себя на том, что не знает, к кому относилось это определение — к Эди или к Соколовой.

«Во всяком случае, — решил он наконец, — Эди стала мне еще ближе, еще дороже, чем там, в Америке».