Концессия

«Хорошо бы сейчас вдохнуть аромат цветов, а еще лучше положить усталую голову на колени славной девушки... Любовь — лучшее лекарство от усталости».

Перед отъездом на Камчатку ему пришлось перенести много мытарств. Кусок горькой рыбы доставался с большим трудом. Но как дорогое редкое блюдо была любовь. И, вспоминая маленькую подругу, ее тело, пахнущее, как куст резеды, ее руки, которыми она пробиралась к нему за воротник, он вздохнул.

«Любовь приходит к человеку, и он ее бросает. Когда-нибудь он скажет ей: приди! — а ее не будет».

Белый, полный, как все повара, повар Ициро вылезал из бочки.

— Дай поесть, — попросил Юмено.

— Пфы! — выдохнул изумленно повар. — Ужина нет, работа.

— А обеда тоже не было?

— Обеда тоже...

Он вылез на цыновку, расставил ноги и начал гонять по спине полотенце.

— Друг! Мы с тобой уже третий раз говорим на эту тему, — тихо сказал рыбак. — Ты ведь обедал. Пощупай, живот у тебя не пуст?

— Пфы... сегодня ничего не осталось, иди.

Юмено облокотился на бочку.

— Я принесу тебе пару рыб. Свари мне.

— Пару рыб? Совсем без ума человек! Тоже нашелся господин, охотник до рыбки.

— Козару-сан кушал сегодня рыбку?

— Козару-сан? Что ты спрашиваешь глупости? Я вымылся, я надеваю ночное кимоно, чего ты хочешь?

— Я хочу есть.

Ициро сердито засопел и нагнулся к ногам.

— Не хочешь, я буду варить сам!

Юмено выскочил за дверь и вернулся с большой кетой. Ициро смотрел на него широко раскрытыми глазами.

Юмено бросил в печь лучины, разжег и раздул огонь.

«Навернется, как на зло, Козару, — подумал он. — Впрочем, пусть навернется.»

И Козару навернулся.

Он увидел неподвижного повара, копающегося у печи рабочего, рыбу и сначала ничего не понял.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он, моргая глазами.

Юмено взглянул на него, улыбнулся, вздохнул и погрузил нож в рыбий живот.

— Э, что ты здесь делаешь, Юмено?

— Собираюсь жрать.

Козару опешил. Рабочий самовольно взял рыбу из промышленного невода и собирается на его глазах жрать! От изумления Козару присел на корточки, порылся за пазухой и вытащил коробок с папиросами.

— Почему ты ушел с работы?

Юмено повернулся к нему. В правой его руке был окровавленный нож, в левой он держал пышные молоки.

— Послушай, почему ты нас не кормишь? Почему во время работы нам ничего не дают? Почему ты нам не позволяешь закидывать рабочий невод? Дали вчера на два дня по коробке тухлой капусты... А я хочу жрать.

— Обедов и ужинов во время работы не будет, время дорого. Иди отсюда.

— На советских рыбалках тоже не обедают? — зловеще спросил Юмено.

Козару, наконец, уяснил себе положение. Теперь он знал, что он должен делать. Секунду он смотрел на рабочего.

— Положи рыбу! — сказал он, протягивая руку.

Юмено нажал на добычу крепче, в горле у него пересохло, он с трудом проглотил слюну.

— Отдай рыбу! — рука Козару схватила кету за голову.

— Ц...а! — чмокнул Ициро, стоя над противниками попрежнему полуголый, с широко расставленными ногами. Противники сидели на корточках и тяжело дышали.

— Почему колючая проволока вокруг рыбалки? — спросил задыхаясь Юмено.

— Давай рыбу... и марш работать! — взвизгнул Козару.

— Ц...ая-яй! — прошептал Ициро, запахивая кимоно.

Минуту враги уничтожали друг друга глазами. Наконец Козару отпустил рыбу и встал. Юмено встал тоже.

— Вот как, Юмено! — спокойно, но хрипло сказал доверенный. — Вот ты что за птица! Ты ушел с работы! Ты украл рыбу! Ты не понимаешь, зачем колючая проволока!

— Я украл рыбу? — зловеще переспросил рыбак.

Козару побледнел, отступил к двери и, потеряв над собой власть, закричал:

— Вор! Ты украл рыбу!

Ициро положительно увидел, что нож в руке рыбака дрогнул, он схватил Юмено за запястье и потянул вниз.

— У... не сердись, мальчишка! Скушай свою рыбу.

Козару выплюнул папиросу и вышел из барака.

— Вот обжора! — ласково говорил повар. — А я думал, что только я такой обжора... Ешь свою рыбу...

Поступок Юмено, готового с ножом отстоять вкусный ужин, восхитил его.

Юмено, тяжело дыша, бросил нож, ногой раскрыл дверь и исчез.

Ициро посмотрел на раскалившуюся печь, на рассеченную рыбу, вздохнул и присел к ней. Несмотря на то, что он вымылся и надел ночное кимоно, он решил сварить брюшки и подкрепиться на ночь.

Юмено шел в сторону от рыбалки. Светлое пятно над равниной расширилось. Ветер потянул с юга, теплый, влажный. Под ногами попадались какие-то предметы, он спотыкался и раз даже упал, провалившись ногой в яму.

«Я — вор! — шептал он. — Я — вор, а ты нет! Я знаю, почему ты не кормишь нас по неделям... Я — вор! А это не воровство?» Он почувствовал, как ненависть заполняет его сердце.

Проволочные заграждения поставлены по всем правилам военного искусства. Проволока охватывает рыбалку крутым полукругом и концами уходит далеко в море.

Сел у кольев. За спиной, за несколькими рядами проволоки, чужая пустынная страна, но в эту минуту Юмено яснее, чем когда-либо, ощутил, что его родина — не впереди, через свинцовый неспокойный океан, а сзади. Там, за суровыми облачными горами, за сахарными конусами вершин, жили свои люди.