Контур человека: мир под столом

И совсем не зная, чем бы еще порадовать неземную Желтую Принцессу, в благодарность за все конфеты и жвачки, подаренные ею мне когда-то, я протянула ей самое дорогое и вкусное, что у меня в этот момент было, – мою горбушку.

Произошло секундное замешательство: Наташа замерла, Белый костюм захохотал каким-то низким, грудным, клокочущим смехом, а Бабушка, густо покраснев, снова схватила меня за руку и буквально зашипела:

– Маша!

Наташа, не глядя, скользнув по мне тонким развевающимся шелком подола, прошла к Машине, а Белый костюм, замысловато изогнувшись, все так же галантно удерживая дверь над нашими головами и смеясь, пропустил нас в подъезд.

Словно нахохлившийся сыч, Бабушка молча давила кнопку лифта, не замечая, что уже его вызвала. При этом она довольно сильно сжимала мою кисть, как будто боялась, что я вырвусь и убегу, но вряд ли это понимала. В полном молчании мы поднялись до половины этажей, когда, не выдержав боли и выдернув руку, я обиженно спросила:

– Я что, неправильно произнесла волшебное слово? Но ведь мой заяц и называется hare!

– Что? – рассеянно откликнулась Бабушка.

– Заяц же – это hare! – Я уже была готова плакать.

– Hare-hare! – Бабушка продолжала думать о чем-то своем.

И вдруг я почувствовала себя такой маленькой, ничтожной и никому не нужной, нелепой, неумелой, смешной, что с досады кинула недоеденную горбушку на пол лифта и в голос заревела.

– Это еще что за новости! – вдруг рассвирепела Бабушка. – Ты что это хлебом кидаешься? А ну немедленно подними!

– Не подниму! – кричала я, размазывая по щекам слезы вперемешку с соплями, которые совершенно неожиданно для меня хлынули из носа потоком. – Ни за что не подниму!

И для верности своих слов я швырнула еще и зайца.

Двери раскрылись – мы приехали на свой этаж. Побледневшая от гнева Бабушка шагнула из лифта, круто развернулась и вдруг неожиданно страшно, тихо, раздельно и четко произнесла:

– Если ты сейчас же не поднимешь хлеб, я оставлю тебя в лифте и пойду домой.

До закрытия дверей оставались считаные секунды. Но для меня они растянулись в долгое и мучительное время невозможности принять какое-то решение: остаться одной в лифте было страшно, но и поднимать горбушку я тоже не хотела. Странный дух противоречия взыграл во мне и все никак не мог уняться: обида на Бабушку за то, что она не позволила мне отдать прекрасной Наташе мою горбушку, мешалась с недоумением по поводу того, что Наташа словно бы и не заметила меня! Все это было густо «поперчено» раскатистым смехом Белого костюма, тем более странным, что лично я в этой ситуации не находила ничего смешного. Добавим сюда отчетливую боль в моей, машинально сжатой Бабушкой кисти руки – все это причудливо перемешалось в моей голове в какой-то густой ком, который я никак не могла распутать.

– Двери сейчас закроются, – грозно предупредила Бабушка. – Подними хлеб и никогда – слышишь? – никогда, – она прямо чеканила каждое слово, – не смей бросать его на пол! Ни-ког-да!

И так как-то она это сказала, что я, подхватив зайца и горбушку, пулей вылетела в уже закрывающиеся створки.

В звенящей тишине лестничной площадки было слышно лишь скрежет ключа в замке.

– Бабушка-а, – заканючила было я, утирая нос рукавом. – А если хлеб нельзя бросать, куда мне теперь его деть? Он же грязный… я же не могу его съесть.

– Хлеб грязным быть не может! – отрезала Бабушка и толкнула дверь в квартиру.

На нас мгновенно налетел Бим. Прыгая и заходясь от радостного лая, одним широким движением горячего языка он слизнул мои слезы и, тут же унюхав горбушку, выхватив ее из моей ладошки, проглотил. Благодарно виляя своим рыже-пепельным фонтаном, он крутился под ногами, заглядывая в глаза то мне, то Бабушке в ожидании добавки.

– Вот видишь, для голодного любой хлеб – радость, грязный он или не грязный, – пробурчала Бабушка и пошла на кухню ставить сумку с покупками. – Сейчас, Бимушка, сейчас… Целый день меня ждал… сейчас я тебя покормлю, не клянчи! Уйди, дай шагнуть, не то я тебе на лапу наступлю!

А я побрела в свою комнату, засунула опротивевшего мне фиолетового зайца подальше в угол, села на свою кровать и проплакала до самого ужина.

Впрочем, сама не зная отчего, плакала я и после, когда, посмотрев какой-то невзрачный мультик в «Спокойной ночи, малыши», забралась под одеяло в свою уютную кроватку и по комнате поплыли отсветы от виляющих хвостов рыбок в моем зеленом ночничке. Мне отчего-то было очень тоскливо, да так, что, даже услышав, как после программы «Время» Бабушка смотрит какой-то фильм, я не пошла подсматривать, что делала регулярно, прокрадываясь к полуприкрытой двери гостиной и беззвучно корчась от вечернего озноба после теплой постели.

– Son of a bitch! Poop! Hooker! – отчаянно вопил в Бабушкиной комнате какой-то герой, паля из пистолета. Поверх его голоса гнусаво‐картаво звучало: «Ты дурак!»

– Get lost! – не менее темпераментно орал другой. – Shut the fuck up!