Контурные карты для взрослых

Чтобы успеть посмотреть республику и поговорить со всеми, с кем запланировал, встаю непривычно рано — в девять утра. Помогает проснуться ругань во дворе — хозяйка, будто старая орлица, с клекотом напрыгивает на внучку, выговаривая ей сначала почеченски, а потом и порусски, — мать у внучки русская, на двух языках быстрее дойдет. «Учишься плохо, по дому работаешь плохо, кто тебя замуж возьмет? Ничего не умеешь! Посмотри, как ты постель заправила — мужчина даже аккуратнее сделает!» На мой взгляд, девчонка работает не разгибая спины, прошу ее не ругать.

— Неее, ленивая! — машет рукой старуха. 14летняя Марьям застенчиво улыбается. Думаю, замуж ее возьмут без проблем — красивая.

— Так и всю жизнь проспать можно, — семидесятилетний отец семейства подмигивает мне. День стариков начинается в четыре утра — в пост едят затемно. Потом — доить коров, работать по хозяйству, торговать молоком и сметаной на рынке, вечером — смотреть телевизор, обогреваясь от самодельной газовой плиты. Посреди просмотра политических дебатов гаснет свет.

— Я бы тех, кто так с электричеством делает, на десять лет бы сажал! — ругается отец. Телевизор погас в самый интересный момент.

— Он старой закалки, — смеются в темноте тридцатилетние близнецы — младшие сыновья. Из десяти детей после войны осталось четверо, шестеро внуков — сироты, о них заботится вся семья.

Старший внук и везет нас в город на старой «Волге».

Основные трассы восстановлены, но разбитых участков все еще много. Сельская дорога в ямах от снарядов. По бездорожью привычно разгуливает местное население. Чеченки, спокойно вышагивающие на десятисантиметровых шпильках по щебенке, производят сильное впечатление. Много красивых женщин — как выраженно южного типа, так и светловолосых и светлоглазых. Местная мода не очень отличается от московской, разве что головными уборами — платками у женщин и песами (тюбетейками) у мужчин. Женщины из религиозных семей закрывают волосы целиком, женщины из более светских носят косынку или просто ободок из ткани. Встречаются и женщины с непокрытой головой — незамужние. На мой вопрос, не чревато ли это насилием, чеченец качает головой и объясняет, что изнасилований практически не бывает — все знают, что именно оторвут насильнику, и это не метафора.

Город отстраивается быстрыми темпами, и если не вглядываться в детали — обычный европейский город. Стекло, пластик, белый камень.

Вывески «Евроокна», «Дом мод», «Империя обуви» чередуются с лозунгами: «Рамзан Кадыров — достойный сын чеченского народа», «Спасибо за возрожденный город, Р.А. Кадыров», «Рамзан, аргунцы с Вами!»…

* * *

Портреты Кадырова — почти на каждом доме. Часто встречается триптих: Кадыровотец, Кадыровсын и Путин — вероятно, святой дух.

В городе еще не успели восстановить водопровод, и большая часть живет с привозной водой, которую покупают. Над источниками стоят многочисленные серные бани — горячая вода бьет изпод земли. Работа есть далеко не у всех, ктото держит скот, ктото торгует на рынке или занимается частным извозом. У дорог продают бензин в десятилитровых баллонах — его варят из конденсата. Относительно приличную зарплату получают врачи, в туберкулезном диспансере со следующего года обещали до тридцати пяти тысяч рублей, около двенадцати тысяч — зарплата нарколога.

Пятидесятилетняя Татьяна, родившаяся и выросшая в Грозном, работает в нефтяной промышленности, получает шестьсемь тысяч рублей. Она не уезжала из города ни на день, военные действия пересидела в квартире. Оконные проемы завешаны фольгой, воду еще не провели.

— Мы так и пересидели всю войну коммуной — я и три семьи из подъезда.

— Русские семьи?

— Нет, кроме меня, все чеченцы. Русские уехали почти все, сейчас потихоньку стали возвращаться. Если бы не Мадина с мужем, не знаю что бы я делала.

— А как вообще чувствует себя русская женщина среди чеченцев?

— Есть специфика, но особо ее не замечаю — я же местная. Гордый народ, взрывной, опасный, но открытый. Это Кавказ. Уклад кавказский жестокий, как здешнее солнце, но очень логичный. Просто — другой. В Москве бы я не смогла жить — была там, на ногу наступят в метро — и сразу скандал. Говорят, там в одном доме люди живут, а как зовут друг друга — не знают. Тут все подругому.

Таня достает припрятанный спирт, быстро и незаметно накрывает стол. На московского гостя приходят посмотреть соседи — чеченцы.

— А боевики?

— Когда один из соседей в боевики уходил, сказал, что будут обстреливать наш район и чтобы спала одетая, и сумку собрала. А когда снаряды падали, Иса вон пятнадцать человек под огнем в убежище отвел, не глядя — русские ли, нохчи.

Сосед Иса смеется: «Я в Афгане служил, привычный». Он смущается оттого, что его хвалят. «Политика политикой, война войной, а соседи родные, свои».

— А еще одной войны не боишься?

— Бояться сил больше нет. Кончился страх. Но и силы кончились — чувствую, что еще одной войны уже не переживу, устал мой ангелхранитель.

В республике масштабно отмечают день рождения Рамзана Кадырова. На площади гуляет народ, из проезжающей машины раздается автоматная очередь — салют.

* * *