Контуры и силуэты

Позвонить? Зачем? Что сказать? Да и как позвонить? В телефонной книге наверняка нет ее номера. Просто, чтобы поклонники не досаждали звонками, а теперь еще и для того, чтобы уберечь от вымогателей и разного рода сумасшедших, которых последнее время развелось очень много.

Когда-то я был знаком с одной такой знаменитостью, в то время — знаменитостью номер один. Помню, что у нее дома все время звонил телефон, хотя и тогда его не было в телефонной книге. Поклонники, а особенно, как ни странно, поклонницы, откуда-то все же узнавали. Звонили непрерывно, и дом был полон приживалок, вернее, добровольной и бескорыстной прислуги. В то время этих поклонников еще не называли фанатами, употребляли слово “сыры”. Эти “сыры” в любую погоду часами топтались в подъезде, даже не для того, чтобы получить автограф, а просто так, чтобы живая “звезда” промелькнула рядом, чтобы услышать шелест платьев, почувствовать запах духов, конечно же, “Шанель-пять”. Те были робки и исполнены романтики, не то что нынешние рок-фаны. Эти в буйном восторге могут понести своего идола над толпой и растоптать и растерзать на куски. Но эта певица... Ее поклонники — дети семидесятых — другой возраст, другое воспитание, другой темперамент — с ней ничего такого не может случиться.

Но что-то может случиться. Даже должно случиться. Не зря же наслана порча. Хотя... Может быть, все-таки не порча? Ведь что-то такое уже было. Недавно было. Я уже что-то такое замечал. И тогда было это беспокойство, эта заноза сидела. Было неприятное ощущение. Не было таких совпадений, но где-то кем-то что-то было сделано некстати или не так. Нет, не разорванный глаз, но может быть, пятно или клякса, только не морщинки и не вечерний туалет — этого, кажется, еще не было. Да, потом я вспомнил, откуда эти морщинки. Это не снимок, это так тогда проявилось. Да, проявилось в памяти лицо вагнеровского старика, того, которого я еще не встречал. Не исключено, что я видел его в телепередаче или во сне. Скорей, во сне. Он был одним из тех, незаинтересованных стариков. Может быть, потому, что не было предмета, но если бы и появился, то было бы поздно, уж такими они сложились. Это была эйфория, то блаженное состояние, которое изредка появляется зимним вечером, когда все три черно-белые программы сплошная скука, а под настольной лампой отец перебирает и показывает потускневшие снимки, сделанные в разное время и в разных городах, и его искореженный артритом палец, тычущий в незнакомое среди знакомых лицо и воркующий голос: “О-о, это был знаменитый человек. Жалко только, что он умер так рано, в тридцать шесть лет. Никто не знал, он и сам, наверное, что у него такое слабое сердце. А эта, которая с ним была, ей стоило дать народную артистку, но не за то, а за другое. Большая была любительница, мастер своего дела. Здесь ее нет, но где-то есть ее снимок — я тебе покажу”. А может быть, вагнеровский берет был на портрете, на глянцевой, черно-белой, фотографической репродукции над пианино, и на этом лице могли быть морщинки. Неизвестно, чем замусорена голова, тоже какая-то свалка — попробуй собрать велосипед.

А то было сделано с особым подтекстом, с тайным намеком, и тогда можно было почувствовать привкус угрозы. Потому что что-то было устроено так, что можно было понять как предсказание, а можно и как констатацию совершенного. Но что тогда произошло? Ведь произошло. Было. Оно тогда особенно не затронуло меня — мало ли что случается в мире. Даже печального. Жизнь-то продолжается. Но все-таки было, было. Произошло. И потому сейчас меня так беспокоит эта артистка.

Вот она. Поет одну из своих лирических песенок, приятную на слух, никого не оскорбляющую песенку. Песенка вполне патриотического содержания — о русской зиме, — но без излишнего пафоса или истерики. У нее есть вкус. Всегда был. Она никогда никого не оскорбляла. Я к ней равнодушен — я вообще равнодушен к эстраде, — но и меня она не оскорбляла. Она поет, пританцовывая, но слегка, не дергаясь, и не мечется по сцене. Так что с прической и с платьем у нее все в порядке. Оно не отделяется малиновым пятном от ее плеч и головы. И с глазами у нее все в порядке. Дай ей Бог здоровья.

Ее нагло прервали прямо посередине песни рекламой презерватива, “тонкого, как намек, и надежного, как обещание”. “Чье обещание?” — успел подумать я, прежде чем три пары непонятно чем непристойных ног отбили чечетку под дамский крик:

ВАМ ПОМОЖЕТ ФРАНЦУЗСКОЕ ЛЕКАРСТВО “ГИНКОРФОРТ”.

Вслед за этим показали какую-то сценку из древнеримской истории, которая заканчивалась надписью:

ТОЧНОСТЬ — ВЕЖЛИВОСТЬ КОРОЛЕЙ,

хотя в древнем Риме, насколько я помню, за всю его историю отродясь королей не бывало, затем рекламировали бытовую технику “Аристон”, а потом показывали уже другую певицу.