Я в расположении «музыкантов Вагнера». Есть новые лица, но многих я знаю. Нахожу Вепря из штурмового отряда. Он чистит пулемет. Рядом босой Хан из бурятов меняет женские прокладки в походных берцах. Незаменимая вещь для сушки обуви. Не сомневаюсь, в его арсенале помимо обезболивающего промедола в шприц-тюбике есть и женские тампоны на случай пулевого ранения. Засунул в рану, тампон разбухает, кровотечение останавливается.
Вепрь замечает меня, смотрит косо:
— Кит приплыл. Ты теперь Контуженый?
— Контуженый, — соглашаюсь я.
— Контуженый хочет в штурм, к больным на всю голову? — Вепрь вроде бы шутит, но без усмешки. Глаза приглядываются ко мне.
— Приехал узнать про свой крайний бой. Сам ничего не помню.
— Мозги отшибло? Не можешь срать, не мучай жопу!
Шутки у Вепря грубые, но бойцам заходит. Рядом посмеиваются. Я настаиваю:
— Вепрь, про тот бой расскажи.
— Так не было боя, Контуженый. Ночью прилетело точнехонько вам по БК. Понял?
Я морщу лоб. Мы израсходовали боекомплект. Я передал по рации заявку. Под ночь подвезли мины. Взвод обеспечения предпочитает снабжать передовую в темное время суток, так меньше шансов подставиться под беспилотник.
Вепрь продолжает с обвинительным напором:
— Какого херы вы машину не разгрузили, во дворе оставили? Все мины разом рванули. Хата в труху вместе с твоими и водителем. А тебя за деревом нашли без сознания. Как ты там оказался?
Грузовик с боекомплектом, деревенская хата, ночь, дерево. Слова Вепря рассеивают туман памяти.
…Я вижу грузовик, наполненный ящиками с минами. Понурые лица бойцов. За долгий бой мы несколько раз переносили тяжелый миномет на новую позицию и перетаскивали мины туда-сюда. Я уж не говорю про эмоциональное выгорание.
Самый сильный из нас Урал тяжко вздыхает и спрашивает меня, как командира:
— Разгружаем за бруствер?
Шмель тоскливо смотрит на грузовик с просевшими рессорами:
— Утром передислокация. Опять загружать.
Да и водитель из части снабжения валится с ног:
— Я двое суток не спал.
Гнать такого обратно в ночь, провоцировать аварию. Наше расположение на околице разбитой снарядами деревни. Крайний дом сохранил стены и крышу — отель комфорт-плюс в условиях войны. Мы собираемся переночевать в нем.
Я задираю голову, изучаю темное небо. Прихожу к выводу, что вражеских «птичек» ночью не будет, и жалею измотанных бойцов.
— Кедр, перегони машину за дом под яблоню. До утра постоит, не заметят. Отоспись.
В глазах подчиненных облегчение. Мины подождут. Ночью мы редко работаем, огненный выстрел лишком сильно демаскирует позицию. Кедр прижимает грузовик к стене дома и заваливается спать в кабине.
Кедр! Так вот чья табличка на могиле. Взрыв прибрал с собой и водителя-снабженца. А где был я?
Ночь. Тишина. Я выхожу из хаты отлить. Не с порога же. Потягиваюсь, топаю, встаю за дерево — и в этот момент…
— Вспомнил? — с осуждением в голосе вопрошает Вепрь.
— Машину с БК за домом спрятали, — бормочу я.
— Кто приказал?
Я молчу. Ответ ясен всем. Оправдываюсь:
— Я очнулся только в больнице.
— Потому что успел смыться перед прилетом. Будто знал!
— Повезло.
Хан затягивает шнурки на берцах, стреляет в меня косым взглядом:
— Еще про ангела-хранителя скажи, что нашептал на ушко.
— Какого хера, Хан? Ты на что намекаешь?
Хан переглядывается с Вепрем. Вепрь собрал пулемет, держит его между колен стволом вверх и буравит меня взглядом:
— Мы потом взяли батарею укров откуда вас накрыли. Пленный артиллерист признался, что кто-то скинул им в чате координаты с минами. Понял?!
— Наши координаты? — недоумеваю я. — Так БК только завезли.
— А кто завез?
Перед глазами имя водителя на могиле — Кедр. Но я не понимаю смысла вопроса и тоже злюсь:
— Не всё ли равно?
Вепрь опускает глаза, на обветренном лице отчетливо проступают желваки.
Хан мне подсказывает:
— Кедр — его младший брат.
Обычно суровый Вепрь смотрит в землю и выглядит потерянным.
— Я поклялся матери, что в снабжении ему безопасно. Если со мной что не так, младший точно к ней вернется. Я до сих пор скрываю, что он погиб. Погиб из-за предателя.
— Где пленный? Я с ним поговорю.
Хан косо смотрит на меня и теперь уже обвиняет напрямик:
— Убрать свидетеля хочешь?
— Выжил только ты, Контуженый, — добавляет Вепрь.
— Вы с дуба рухнули? Я свой!
— Был свой, а сейчас не знаю. Кто-то же слил координаты.
Хан обращается к Вепрю, словно меня здесь нет.
— Без Контуженого точных прилетов не было. Он приперся — и не известно, что будет.
Я оглядываюсь в поисках поддержки. К нашему разговору прислушиваются другие бойцы. В их глазах колючее недоверие.
А вслух кто-то говорит:
— Он по нашим позициям шастал. Надо проверить телефон.
Вепрь чувствует общий настрой — предателю здесь не место. И буравит меня взглядом:
— Война стала жестче, Контуженый. Противник умен, хитер и озлоблен. А если ему помогают предатели… Выворачивая карманы! У нас теперь запрет на смартфоны.
Меня обыскивают, находят расколотый взрывом смартфон. Я пытаюсь оправдаться, но ничего не могу придумать, кроме жалкого:
— Это не я. Мой разбит с той ночи.
— Когда узнаю, что ты, сразу грохну. А пока дам шанс.
Вепрь встает и направляет пулемет в мою сторону: