Конунг. Человек с далеких островов

Ярл Эрлинг остановился в Сэхейме недалеко от Тунсберга. В тот день, когда он сошел на берег, стало известно, что конунг и ярл окажут местным жителям милость, устроив для избранных большой пир. Монах Бернард, разумеется, входил в число приглашенных, и благодаря ему мы со Сверриром тоже попали в их число. Все вместе мы отправились из Тунсберга в Сэхейм. Мы шли босиком и осенняя холодная земля приятно ласкала наши ступни. По пути Бернард читал нам песни о любви на своем странном языке, где за словами угадывались ветер, дождь и солнце, и наши еще не оформившиеся мысли трепетали, не находя слов. Впереди у нас был целый день, и мы часто отдыхали, Бернард вытащил из-под широкой рясы небольшой кожаный мех с вином, привезенном из более теплых краев, чем наш, и великодушно позволил нашим губам прикоснуться к нему. День был ясный, по небу скользили легкие облака. Но волнение, владевшее нами перед встречей с ярлом и конунгом, жгло нас внутренним огнем. Предстояла не просто встреча. Мы, посвященные, знали, что это будет встреча двух конунгов.

По дорогам, ведущим к Сэхейму, шли люди. Тут были и бонды из окрестных селений, которым было велено доставить туда масло и другую снедь к столу ярла. И любопытные жены, сбежавшие из дому, чтобы хоть одним глазком взглянуть на важных господ во всем их великолепии. По возвращении домой их, наверное, ждала хорошая взбучка от мужей. Стекались в Сэхейм и старики, и больные, покрытые язвами и всякой паршой, и женщины, потерявшие мужей в сражениях, которые вел ярл Эрлинг, и надеявшиеся вымолить себе хоть какое-нибудь вознаграждение. Кое-кто шел в Сэхейм в церковь, надеясь встретить там Бога. Эти, верно, думали, что Сын всемогущего Бога и Дева Мария скорее услышат об их страданиях в то время, когда человек, обладающий столь безграничной властью, собирает в Сэхейме большой пир. Во многих местах на дороге была выставлена стража. Ярл был умный человек, он не ложился в постель, не убедившись, что может спокойно предаваться радости с той из наложниц, с которой попытается быть мужчиной. Нам троим было не легче миновать эту стражу, чем всем остальным. Мы подробно объясняли, кто мы такие, — стражи получили строгий наказ относиться с подозрением даже к людям, облаченным в одежды служителей церкви. Один дружинник дважды ощупал наши рясы, он хотел убедиться, что мы не прячем под ними оружия. Но мы трое только послушно смеялись, а Бернард помахал мехом с остатками вина и страж тоже засмеялся. Мы принесли ему удачу. Когда мы шли уже дальше, Сверрир сказал:

— Я тоже несу с собой мех…

Я сказал:

— И у тебя в нем не молоко, но ты обещал не угощать ярла своим напитком.

Бернард сказал:

— Если тебя разденут догола, тебе придется умереть голым.

Сверрир сказал:

— Ярл не труслив, но мне надо убедиться, что я не трусливее его.

Я сказал:

— Все, кому следует, Сверрир, знают о твоем бесстрашии. Нести оружие, которое не собираешься пустить в ход, значит отягощать себя ненужной ношей.

Бернард сказал:

— Высокомерие не всегда бывает заметно людям, но оно хорошо видно Богу. В твоей игре со смертью, Сверрир, есть нечто, что ставит тебя выше ярла, но ниже конунга.

Сверрир сказал:

— Вы оба любите слова и не прикрываете их никакой дымкой. Я благодарен вам за добрый совет, но умно ли я поступлю, если последую ему?

Бернард сказал:

— Добрый совет — не тяжелая ноша, горькое питье куда тяжелее.

Я сказал:

— Но смерть будет еще тяжелее.

Сверрир сказал:

— Многие несут такую же ношу и не согласны отказаться от нее. Моя жизнь — это моя жизнь, больше мне нечего нести.

Я сказал:

— Высокомерие может сделать человека сильным, а ты и так не слаб.

Бернард сказал:

— Свою смерть ты можешь нести, если хочешь, но понимаешь ли ты, что несешь и нашу?

Сверрир сказал:

— Никто не имеет права презирать великое испытание, которому жизнь подвергает мужчину, особенно, если тот, кто его презирает, не так смел, как он.

Я сказал:

— Сын оружейника может, конечно, рисковать и своей жизнью и жизнью других, даже если в этом нет надобности. Но сын конунга, Сверрир, имеет право требовать, чтобы его люди приняли смерть, только когда он к этому вынужден.

Сверрир сказал:

— Сын я конунга или нет, во мне есть сила конунга, если не его кровь. Конунг должен иметь право испытывать смелость своих людей, а также и собственную смелость.

Бернард сказал:

— Конунг должен иметь мужество признать собственную смелость, и не подвергая ее испытанию. В стране норвежцев много подходящих болот и озер, и в любом из них хватит места для твоего пузыря с ядом.

Сверрир сказал:

— Но здесь вокруг люди, и если я сейчас отвяжу свой пузырь и вылью его содержимое, это непременно заметят. Многие способны удивляться увиденному и сообщать о том, что видели.

Бернард сказал:

— Мне тоже надо опустошить пузырь, но я не могу его отвязать.

Мы отлили из своих пузырей, как это делают мужчины, Сверрир стоял между нами, он вытащил из-под одежды небольшой пузырь, развязал его и вылил содержимое.